Забавные истории: Темная ночь, только пули...
27 октября 2014, 17:17, ИА Амител
Темная ночь, только пули...
И не сказать, что бабка Настасья была такой уж шибко набожной, нет.
Но иконы в красном углу стояли, сколько я себя помню. Там же постоянно
горела маленькая синяя лампадка. Я любил смотреть на неё в сумерках,
перед сном.
А мать в девках ни в какого бога не верила, а наоборот.
Имела весёлый задорный характер, была передовой колхозницей,
комсомолкой, ударницей и бригадиром комсомольско-молодежной бригады.
Через это у них с бабкой организовался затяжной конфликт. Мать
требовала убрать иконы с глаз долой. Бабка была категорически против.
Мать проводила с ней агитационную работу, стыдила, пугала партией,
правительством, лично товарищем Сталиным и даже один раз пыталась
фальшиво и неудачно заплакать. Бабка за веру стояла твёрдо. Периодически
то одна, то другая пытались привлечь на свою сторону деда. Бесполезно.
Дед, как Швейцария, сохранял нейтралитет. Только посмеивался в усы. На
самом деле, ему было абсолютно пофиг. Ему вообще всё было пофиг, кроме
лошадей, бани по субботам, да осколка в правом боку, который ныл к
непогоде и мешал ездить верхом.
И так бы эта бабья война и тянулась до бесконечности, если бы не одно роковое событие.
На очередном комсомольском отчетно-перевыборном собрании мать избрали
секретарём комсомольской организации колхоза. Тут ситуация совсем уж
получалась некстати. Что б у комсомолки, бригадира, секретаря - в доме
иконостас? Да это ж курам насмех! И мать поставила вопрос ребром. Дело
дошло до скандала.
- Да мне из-за тебя людям в глаза глядеть стыдно! - кричала мать.
- А мне из-за тебя - нет. - спокойно парировала бабка.
И тогда мать в сердцах брякнула:
- Ах так?! Я твои иконы ночью возьму и спалю, к чертовой матери!
- Токо попробуй! - взвилась бабка и погрозила дочери костылём.
- А вот посмотришь завтра! - крикнула та и, хлопнув дверью, поскакала заниматься своей комсомольско-молодежной ерундой.
Дело было к вечеру. Бабка осталась дома одна. Дед торчал на конюшне, мог прийти заполночь, а то и совсем не прийти.
Бабка обиходила скотину и стала собираться ко сну. На душе было
неспокойно. Зная вздорный и упрямый характер дочери, она не сомневалась,
что та и вправду может ночью сунуть иконы в печь. И бабка решила
отстаивать свободу совести и вероисповедания до конца. Шансы у
одноногого инвалида против шустрой молодой девки были никакие. Это бабка
понимала. Тогда она открыла сундук и достала дедово ружьё. Там же нашла
два снаряженных солью патрона. Погасила свет и устроилась в углу на
диванчике. Акурат напротив иконостаса.
Брехала где-то собака,
вдалеке за околицей смеялись девки и играла гармонь, уютно мерцал огонёк
лампады, бабка прикрыла глаза...
Очнулась она оттого, что свет лампады метался по комнате. Кто-то стоял на табуретке, снимая иконы. Одну, вторую...
Бабка перекрестилась на задницу, которая загораживала ей святые лики,
подняла ружьё, сказала: "Прости мя, Господи!" - и не целясь, навскидку,
шарахнула с двух стволов. Впрочем, расстояние было такое, что
промахнуться она не могла.
- Уйёоооо!!! - нечеловеческим голосом заорал дед, бросил иконы и схватился за задницу.
Бабка выронила ружьё и упала в обморок.
Вечером дед выпил с мужиками по маленькой и совсем уж было собрался
заночевать в конюшне, но желание закрепить результат стопочкой-другой
перебороло лень. Он собрался и пошел домой. Заначку дед держал в самом
на его взгляд надёжном и остроумном месте. За иконами. А что? С одной
стороны - никто не полезет, с другой - всегда под рукой. Ну, откуда ему
было знать, что именно на сегодня его бабы назначат генеральное сражение
в своей затяжной идеологической войне? Да ещё с применением
огнестрельного оружия!
Дед сидел голой задницей в тазике с водой,
тихонько подвывал и периодически анестезировал себя внутрь оказавшейся
весьма кстати заначкой. Сделав добрый глоток, он затягивал, стараясь
перекричать боль:
- ...В тё-о-о-о-мную но-о-очь ты, любимая, знаю,
не спи-и-и-ишь... И у детской кроватки... С ружжо-о-о-ом!!! Ты меня
поджида-и-и-иш-ш-ш...
Он был уже изрядно пьян, дед. Речь его
становилась несвязной. Он делал очередной глоток, смахивал набежавшую
слезу и затягивал снова:
- Я шол к тебе четыре го-о-ода, я три
держа... Три! Три войны! Белые меня хотели убить... Фашысты... Ты хоть
знаешь, скоко меня фашыстов хотело убить? Мильён!!! Мильён фашыстов меня
хотело убить! Меня! И х..й! Х..я им! А родная жена бац - и... Да куда!
Прямо в ёптвоюмать!.. Я завтра помру, что люди скажут? Напишут - тут
покоится Грегорей! Красный командир! Орденоносец! Герой войны! Убитый
своёй бабой из свово ружжа в свою жо... О-о-ой, какой позор!..
- Да
помолчи ты, герой-орденоносец! - махала на него тряпкой проходившая мимо
бабка. - Ишь, чево удумал! Бутылку за иконы прятать! Вот Господь-то
тебя и наказал!
- Он в двадцать девятом! У-у-й!... В двадцать
девятом он меня наказал! В двадцать девятом! Когда я тебя дуру в жены
взял! Тё-о-о-о-мная но-о-очь, то-о-олько пу-у-ули...
Где-то, наверное через год после смерти бабки, мать потушила лампадку, сняла иконы и убрала их в сундук.
- Зачем она иконы убрала? - спросил я вечером у отца.
Вот тогда он и рассказал мне эту печальную историю.
Комментарии 0