Можно ли преследовать людей за слова?

Можно ли преследовать людей за слова?

Сергей Давидис: 282-я статья стала маркером темы экстремизма. Дискуссии вокруг нее носят не только правовой и юридический характер, здесь играют роль и философские вопросы. Можно ли наказывать за высказывание – и если да, то за какое (непосредственно призывающее к насилию или несущее в себе лишь намек и имеющее насилие как последствие)? Как такого рода действия должны определяться (только ли по внутреннему убеждению правоприменителя или они должны быть более конкретно зафиксированы в законе, чтобы не возникало неоднозначности)? Не широк ли круг оснований, по которым закон считает преступными данные призывы?

Необходимо ли уголовное преследование за высказывания, направленные на возбуждение ненависти и вражды, а также на унижение достоинства человека по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения? Подлежат ли уголовному запрету только призывы к насилию и дискриминации или какие-то иные действия? Возможно ли однозначно и недвусмысленно определить в законе состав призывов к насилию или дискриминации? Какими должны быть особенности уголовного преследования, должны ли быть уголовно наказуемыми, помимо высказываний, публично совершенные действия, направленные на возбуждение ненависти или вражды? Требуется ли вообще специальная статья, предполагающая наказание за призывы к высказываниям или действиям такого рода, – и если она не требуется, то какова должна быть ответственность за такие призывы?

Что такое публичное высказывание применительно к интернету?

Александр Верховский: Первое, что хочется спросить: а можно ли вообще преследовать людей за слова? Ответ будет: безусловно, можно, это происходит везде, в том числе и в США, просто потому, что слова являются разновидностью деяния. Второй вопрос: откуда берутся основания для специальных законов о преступлениях на почве ненависти? Ответ: это происходит из представления о равноправии как о фундаментальной ценности, грубое покушение на которую должно быть наказуемо. Задача в том, чтобы найти баланс в соблюдении основных гражданских прав и свобод. И непонятно, почему нужно все начинать с нуля, – я думаю, мы должны выбрать правильный ориентир, например, Совет Европы.

Как бы я хотел видеть 282-ю статью? По натуре я эволюционист и склонен считать, что любые изменения приводят к лучшему. К тому же из-за медленности этих изменений нет причины сейчас формулировать некий идеальный закон. Я отталкиваюсь от более важного – от насильственных преступлений, совершаемых по причине того, что у нас называется мотивом ненависти. То, что они наказываются более строго, и то, что ненависть является отягчающим обстоятельством, – это общепринятая практика. Вопрос в том, из ненависти по каким признакам совершается преступление. Это зависит от данного общества, от ситуации, от наличия консенсуса в том, что дискриминация по такому-то признаку является предосудительной. Если подобие консенсуса есть, то тогда это может быть криминализовано.

Если есть такие преступления, то и публичные призывы к совершению такого рода преступлений тоже могут рассматриваться как преступления. Я считаю, что могут быть криминализованы публичные призывы к совершению тяжких преступлений на дискриминационной почве. Всякие же высказывания унизительного толка (унижение достоинства) я бы декриминализовал, это должно быть предметом административного преследования или гражданского спора. Статья бы радикально сократилась.

Одной из важных вещей является и то, что призыв не обязательно выражается в форме глагола повелительного наклонения. Тем не менее это должен быть понятный призыв, а не что-то, что можно вычитать с большим трудом. Соответственно, это должен определять следователь или судья, а не множество привлеченных академических экспертов. Интересно и то, насколько список этих мотивов ненависти может включать также политическую или идеологическую ненависть. Важно отрегулировать вопрос и о публичности высказывания – например, что такое публичное высказывание применительно к интернету? Ведь есть шкала, которая не может быть установлена в законе, но может вытекать из практики. И, наконец, последняя частность – мотив ненависти может пониматься по ассоциации (например, недавний случай нападения киргизских националистов на киргизских девушек за то, что они гуляют с таджикскими парнями).

У этой проблемы есть и важный политический аспект. Я дискутировал с Владимиром Миловым, и он сказал, что не хотел бы иметь такую статью в Конституции, чтобы не осуществлять с ее помощью политические преследования. В демократическом государстве не президент применяет статьи Уголовного кодекса, а независимый суд, и каким бы замечательным закон ни был, без независимого суда он будет применяться не самым лучшим образом. На суд всегда ложится большая нагрузка – он оценивает сами высказывания, их контекст и возможные последствия. Можно сказать, что с нашей нынешней властью и судами трудно ожидать, что они справятся, отсюда возникает идея, что лучше вовсе отменить нормы как невыполнимые. Но, с другой стороны, с нынешней властью их нельзя и отменить.

И последнее: что делать с теми, кто уже осужден? Среди них почти никто не находится в заключении – за исключением тех, кто осужден и за насильственные преступления. Мне кажется, что если добиться какого-то изменения составов 280-й и 282-й статей, это автоматически станет условием для пересмотра всех вынесенных ранее приговоров, и этого достаточно.

Наказывать за слова лишением свободы – это не XXI век

Дмитрий Аграновский: Я хочу напомнить диспозицию статьи 282 – это действия, направленные на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека или группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой-либо социальной группе, совершенные публично или с использованием СМИ. По первой части предусмотрено наказание в виде двух лет лишения свободы, по второй части – до пяти лет лишения свободы. На мой взгляд, статья, аналогичная 282-й, нужна, но у нас из-за расплывчатости формулировок под эту статью попадает практически все, что угодно, и статья, которая должна была бы ограждать граждан от унижения по различным признакам, превратилась в инструмент борьбы с инакомыслием. Если говорить о корректировке, то я бы убрал слово "действия" – это очень расплывчатая формулировка и "социальную группу" – под это тоже можно подвести все что угодно.

На сегодняшний день основным доказательством по делам 282-й статьи является экспертиза. Она, как правило, проводится людьми некомпетентными, и кого угодно могут признать виновным в чем угодно (например, выражение "Долой самодержавие и престолонаследие" было признано призывом к свержению существующего строя). Экспертизы такого рода необходимо в принципе исключить из процесса, идеально было бы, если по всем этим статьям у нас были присяжные, но такого мы дождемся не скоро.

Также категорически необходимо исключить лишение свободы, потому что наказывать за слова лишением свободы – это не XXI век. Санкции должны быть небольшими, как правило, само по себе привлечение к ответственности действует достаточно отрезвляюще, тем более что под эту статью попадает в каком-то смысле элита общества, люди, которые хотят что-то изменить в обществе. Еще, к сожалению, на сегодняшний день эта статья носит избирательное действие, ее даже назвали "русской статьей", так как она действует только в одну сторону. В довершение к вышесказанному добавлю, что в формулировке необходимо оставить лишь дискриминацию, а саму статью нужно смягчить, лишь тогда это может превратиться в работающий инструмент.

Намерения человека – самый трудноустанавливаемый элемент преступления

Наталья Холмогорова: Моя позиция совершенно бескомпромиссна: 282-ю статью нужно отменить. Это чуть ли не единственная статья в Уголовном кодексе, из которой совершенно не ясно, что она запрещает делать и за что наказывает. Любая статья начинается с описания деяния – например, кража, убийство, то есть сразу дается описание действия. В 282-й статье преступное деяние формулируется как действие. Из опыта мы знаем, что под этим понимаются в основном словесные действия, высказывания, публикации, но из самого закона это никак не следует. Вспомним пример с дагестанской свадьбой, гости которой стреляли в воздух. Это действие возбудило ненависть и рознь по отношению к гражданам Дагестана? Судя по реакции общества, возбудило. А почему же стреляющих не привлекли по 282-й статье? Потому что нет такой практики.

Читаем дальше. Выходит, что единственный признак этой статьи, о котором можно говорить с уверенностью, это то, что человек хотел возбудить ненависть или вражду. А как мы можем говорить об этом с уверенностью? Среди нас есть телепаты? Намерения человека – это самый субъективный и самый трудноустанавливаемый элемент преступления. Невозможно точно определить, чего человек хотел. Как правило, о намерении судят по результатам, в этой же статье о результате и последствиях ничего не сказано. Эти вопросы не ставит ни законодатель, ни следователь, ни судьи. И опять же хочу сказать про "социальную группу", про неясность этого понятия. В разное время к ней относили сотрудников полиции, сотрудников ФСБ, высших лиц государства, чиновников. Безумие считать, что можно возбудить ненависть и вражду одними только словами. Ненависть и рознь мы ощущаем по отношению к тем, с кем мы уже находимся в каких-то отношениях, к кому заведомо возникают претензии. Сама возможность возбуждения ненависти и розни указывает на какие-то проблемы в обществе, поэтому нельзя замалчивать тех, кто пытается говорить об этих проблемах.

Итак, я считаю нужным отменить статью, я считаю, что уголовные нормы, карающие за слова, в законодательстве недопустимы, за исключением случаев, когда высказывания являются частью другого преступления. Часто 282-я статья используется при оценке насильственных преступлений в качестве квалифицирующего признака, то есть вместо того, чтобы сказать, что преступление было совершено по мотивам национальной ненависти, преступнику, помимо того, что он совершил, приписывают 282-ю статью. Все, что касается высказываний, должно отойти в гражданско-правовую сферу, в этом не должно разбираться государство. Что касается призывов к противоправным действиям – они должны быть запрещены, но этот запрет должен быть административным.

Если я с кем-то враждую, то совершаю преступление?

Александр Даниэль: Я категорический противник 282-й статьи в любом ее виде. Также я противник закона о противодействии экстремистской деятельности, принятого в 2002 году. Слова могут представлять собой состав преступления, но только для квалификации тех или иных высказываний совершенно не нужно никакой статьи. Какие действия, совершенные с помощью слов, могут быть преступными? Оскорбления, подстрекательства к совершению уголовных преступлений – но для них есть свои отдельные статьи. Давайте задумаемся: разве ненависть это преступление? Если я с кем-то враждую, то совершаю преступление? Тогда почему слова, направленные на возбуждения этих чувств, являются преступлением?

Я согласен, что призывы к насилию подлежат уголовной ответственности, потому что насилие является преступлением, равно как и дискриминация, а призывы – это подстрекательство. Опять же повторюсь, что перечень условий у нас очень неопределенный – недавно в Архангельске некого краеведа пытались привлечь к уголовной ответственности за то, что он называл субэтническую группу поморов отдельной национальностью и возбуждал тем самым ненависть к русским. Первые следственные действия вообще мотивировались тем, что он совершил государственную измену.

По последним двум пунктам – мне кажется, что насильственное действие, вызванное не корыстными, а интеллектуальными побуждениями, более опасно для общества. Например, если я устраиваю еврейский погром, чтобы пограбить, – это одно. Еще важны и границы понятия подстрекательства – оно может быть прямым или косвенным (к первому можно отнести "Бей жидов", потому что бить людей – хулиганство, а ко второму – мои рассказы о том, какие они омерзительные, я вроде бы просто высказываю свое мнение, но отсюда кто-то может сделать неправильные выводы). Может быть, косвенные подстрекательства не нужно криминализировать.

Еще один важный вопрос – а если подстрекательства выражены в форме художественного творчества? Дает ли какие-то преференции человеку, совершившему подстрекательство, тот факт, что он совершил это в виде романа или стихотворения? Мне бы хотелось, чтобы такие преференции были. Хотя, с другой стороны, художественное творчество может действовать сильнее, оно в этом смысле опаснее, но оно и неприкосновеннее. Мне кажется, многие вопросы нам поможет решить внедрение в сознание человека того, что он никогда не сможет почувствовать принадлежность к собственной культуре сильнее, чем в случае, когда он с уважением и интересом относится к чужим культурам.

282 статья сформулирована хреново

Генри Резник: Я бы вышел за пределы обсуждения именно 282-й статьи – сегодня не менее значима тема экстремистских материалов, опубликованных то тут, то там. Известно, что 282-я статья невозможна в США, где всякое вмешательство в вопросы свободы слова нарушает первую поправку к конституции. Например, известен такой случай – группа нацистов подала заявку на проведение демонстрации в еврейском квартале. Мэрия запретила марш, но дело дошло до Верховного суда, который определил, что такой запрет нарушает первую поправку и что нужно дать нацистам возможность выразить свои идеи. Евреев же проинформировали о событии и дали право удалиться из своих домов на время демонстрации. Возможно ли такое в Европе? Нет, невозможно. Я начал с этого потому, что нужно учитывать исторические особенности развития страны, проблемы, стоящие в ней.

282-я статья сформулирована хреново. Я как правовед могу сказать, что сложнее всего писать тексты законов. Нужно сказать еще, что 282-я статья подверглась изменению – первоначально там был текст о пропаганде исключительности по признаку отношения к различным группам. Это убрали, так как стало ясно, что каждое учение претендует на исключительность, но зато это осталось в законе о противодействии экстремизму.

Если смотреть более подробно. "Возбуждение ненависти или вражды". Давайте заглянем в словари русского языка, чтобы выяснить, что такое ненависть. Оказывается, что это сильная вражда. Второе – это понятие социальной группы. Вообще понятие социального не для законов – в силу своей безразмерности. Социальное можно формировать по любому признаку – например, помните, у Конан Дойля был "Союз рыжих".

Далее: я считаю, что унижение по различным признакам, относящееся к высказываниям, нужно декриминализировать. Криминализацию нужно оставить лишь в случае призывов к насилию или дискриминации, причем такие высказывания должны быть связаны с посягательством на права человека (то есть не просто "кавказцы плохие", а что-то вроде "нужно запретить смешанные браки").

И еще – как быть с распространением публикаций, текстов, разжигающих ненависть по отношению к представителям других конфессий и национальностей? "Mein Kampf", например. Не запрещать их – значит признать то, что они могут быть в открытом доступе и публичном поле, и то, что их можно рекламировать. Такого рода иски о признании материалов экстремистскими должны рассматриваться вышестоящими судами с выходом на апелляцию Верховного суда. Все-таки мы не можем бежать впереди Европы, в европейских странах эти нормы спящие, они редко применяются.

Цензура в Интернете необходима?
да	119 чел.
нет	157 чел.
я не за жесткую цензуру	63 чел.
я за персональную ответственность и против цензуры	148 чел.
затрудняюсь с ответом	18 чел.
Всего проголосовало: 505 чел.