"Карловарские заметки": путешествие алтайского журналиста Станислава Вторушина в Чехии

Карловы Вары – небольшой чешский городок, известный на весь мир своими лечебными минеральными водами. Известность эта давняя, лечиться сюда приезжал еще Петр I. В курортной зоне города до сих пор сохранились дом, где он жил, и ресторан, в котором обедал. Дом этот так и называется - "Петр". До "бархатной революции" 1989 года в нем размещалась гостиница, сейчас, при демократической власти, - казино. Но название сохранилось, чего не удалось сделать самому фешенебельному санаторию города, более ста лет именовавшемуся "Москва". Сегодня он называется "Пуп". Что это означает, не знают даже чехи.

Но к русским в Карловых Варах относятся хорошо. Если на каком-то здании висит чешское "Na prodej", то под этой же вывеской обязательно сделан русский перевод: "Продается". Русские в массовом порядке скупают здесь квартиры, отели, санатории, магазины. Во всех бутиках, расположенных в курортной зоне города, исключительно русские продавцы. Во всех санаториях практически все горничные – украинки. Один из роскошнейших после "Пупа" санаториев города "Бристоль", по словам тех, кто в нем отдыхал, принадлежит самому известному нашему кинорежиссеру. Одна из самых роскошных вил, по словам тех же людей, – не менее известному эстрадному певцу. Русская речь звучит здесь на каждом шагу не только у источников знаменитых минеральных вод, но и на улицах, в автобусах, магазинах. Причем используют ее не только приезжающие на лечение и отдых граждане России, но и те, кто уже давно перестал считать ее своей родиной. Летом город заполняется покинувшими в свое время Россию жителями Израиля, весной и осенью - родившимися в России, но уехавшими на жительство в Германию немцами. Для тех и других русский язык до сих пор остался родным.

Карловы Вары удивительно красивы. Центральная часть города расположена в узком ущелье, по дну которого протекает закованная в гранитные берега речка Тепла. Она не замерзает круглый год, давая пристанище на зимовку диким уткам. Живут они за счет отдыхающих, которые подкармливают их хлебом и сдобой со своего санаторного стола. А по крутым склонам ущелья, словно карабкающиеся альпинисты, поднимаются санатории и отели, рестораны и бутики. Причем ни один из них не похож на другой. Здесь вообще очень трудно встретить два одинаковых здания.

Жизнь в городе тихая и размеренная, никто никуда не спешит. Стоит человеку ступить на первую полосу пешеходного перехода через улицу, как весь поток движущихся по ней машин моментально замирает. Заходя в магазин, надо обязательно сказать продавцам или кассиру: "Здравствуйте!" Наши этого почти никогда не делают, потому что не привыкли к таким взаимоотношениям, поэтому нередко слышат себе вослед: "Dobry den, pane!” - и, оглянувшись, видят на лице продавщицы такую ехидную ухмылку, что после этого хочется повторить слово "здравствуйте" десять раз. Выходя из магазина, необходимо сказать спасибо и попрощаться. Там совершенно другой мир и другие взаимоотношения.

Если у нас всё будет не хуже

Но бывшие наши соотечественники уже давно живут в этом мире и хорошо освоились с его правилами. Чего им не хватает, так это общения с нами. Они жадно ловят каждый рассказ о своей оставленной родине, интересуются подробностями услышанной по радио или телевидению какой-нибудь истории, горестно вздыхают, узнавая, что никаких особенных перемен после их отъезда у нас на родине не произошло. Они все с нетерпением ждут, когда Россия станет процветающим государством, и, по всей видимости, надеются когда-нибудь хотя бы на время снова вернуться на ее просторы. Но это может произойти лишь в том случае, если у нас все будет не хуже, чем у них. Попадая в Карловы Вары, невольно завязываешь знакомство с кем-нибудь из таких людей.

Три года назад в санатории "Морава" мы оказались за одним столом с Валерием и Агнес – русскими немцами, переселившимися в Германию пятнадцать лет назад. В этот раз поселились в разных санаториях, но встретились с ними на улице. Они кинулись к нам как к самым близким людям и тут же пригласили посидеть вечером вместе в каком-нибудь ресторанчике. Первый вопрос за кружкой пива - о том, что произошло в личной жизни у них и у нас за эти три года.

- У нас все стабильно, - сказал я. – И это уже хорошо.

- У нас тоже, - ответил Валерий. – Работаем там же (он – диспетчером автопредприятия, Агнес – продавцом в большом магазине). Правда, женился сын, родилась внучка. В прошлом году мы начали строить ему двухэтажный дом, недавно закончили.

У Валерия и Агнес трое детей - две дочери и сын. Дочери давно имеют свои семьи, у старшей четверо детей, у средней – трое. Замуж вышли уже в Германии, но за своих, приехавших также из России немцев. С местными семейной жизни не получается – слишком разные традиции, на которых воспитывались те и другие. А главное – слишком разные представления о том, что такое семья. Валерий, больше десяти лет работавший водителем грузовика, помогал строить свои дома и дочерям. Так что дети устроены, имеют работу и заработок, позволяющий жить в нормальных условиях.

- Внуки-то говорят по-русски? – спросил я.

- Понимать все понимают, но говорят плохо, - сказал Валерий. – Для них русский язык уже не родной, но я хочу, чтобы они его знали. Знание другого языка еще никому не помешало.

- А на родину не тянет?

Он поднял глаза вверх и так долго молчал, что мне показалось, будто молится. Потом опустил голову, тяжело вздохнул и тихо произнес:

- Было бы у нас так же, как здесь, разве бы я уехал?

Его глаза заблестели, он заморгал ресницами и отвернулся. Потом неожиданно предложил:

- Давайте на субботу и воскресенье съездим к нам в Германию. Здесь же недалеко, тем более что мы приехали сюда на своей машине. Посмотрите нашу квартиру, городок, где мы живем.

Я поблагодарил, но ехать отказался. В Германии я был много раз и хорошо знаю эту страну. Поэтому решил - нового я там ничего не увижу, а утешить своего знакомого не смогу. Зачем бередить его воспоминания? Пусть Россия остается для него такой, какой он ее запомнил. Я же люблю ее такой, какая она есть.

Он пел об Одессе

В вестибюле санатория мне часто приходилось сталкиваться с одним и тем же пожилым мужчиной. Поначалу он каждый раз провожал меня долгим молчаливым взглядом, потом неожиданно спросил:

- Вы откуда?

- Из Сибири, - сказал я. - А вы?

- Из Германии, - ответил он.

- А откуда туда приехали?

- Из Одессы.

- Никогда не был в Одессе, - сказал я. - Но у нас в России ее почему-то называют мамой.

- А я там родился, - сказал он. - Во время войны маленьким мальчишкой спасался от немцев в катакомбах.

- А теперь уехали к ним?

- Так они же нам платят.

- Много?

- Триста евро в месяц.

- На эти деньги не проживешь.

- Я еще получаю пособие. Правда, сейчас оно совсем небольшое. Всего триста пятьдесят евро в месяц.

- Зачем же уехали из Одессы?

- Из нее все уехали. Карцев и Жванецкий давно в Москве. Боря Авербух уже двадцать лет как в Америке. Там же никого не осталось. Вы любите песни? - вдруг неожиданно спросил он.

- Смотря какие, - сказал я.

- Я сам пишу песни. И слова к ним тоже. Хотите спою?

Он смотрел на меня такими глазами, что отказать ему было невозможно. Мы отошли в сторонку, где было меньше людей, и он запел вполголоса немного глуховатым, но приятным баритоном. Песня была простенькой, и слова у нее были самые простые, но она брала за душу надрывной мелодией и такой неизбывной тоской, что царапала сердце. Он пел об Одессе, в которой родился и куда уже никогда не вернется. Я смотрел на него, вспоминал других людей, уехавших из России, и невольно думал: что же заставило их бросить Родину? Лучшая жизнь? Но настолько ли она лучше, если перед глазами все время стоят картинки детства, мерещатся лица и голоса друзей и постоянно преследует непроходящее ощущение того, что все лучшее, что должно было свершиться, уже давно свершилось в той жизни, которую никогда не вернуть?

Надеясь на лучшее

А к нам за стол в тот же день посадили еще двух немцев, Гельмута и Таню. На этот раз наших, не уехавших и не собирающихся никуда уезжать из России. Правда, все родственники их уже давно в Германии. И Гельмут с Таней приехали в Карловы Вары из Германии, где почти месяц гостили у своих родителей и братьев.

Сами они живут в Омской области. Гельмут – фермер. Имеет три тысячи гектаров пашни и шестьсот свиней. Недавно купил разорившийся свиноводческий комплекс, намерен сразу же по возвращении домой провести в нем полную реконструкцию и увеличить поголовье свиней до двух тысяч.

- А почему не уехали вместе с родителями? - спросил я.

- А зачем? - пожал плечами Гельмут. - Мы вместе с женой окончили Омский сельхозинститут. Нашли свое дело, которое нам нравится и которое позволяет нормально жить. Чего еще искать?

- Но ведь другие уезжают, - сказал я.

- У нас очень трудно работать, это правда. - Гельмут вздохнул и немного помолчал. - Каждый год меняются правила игры, издаются новые законы, которые не упрощают, а усложняют жизнь. И все время какие-то проверки. Заканчивается одна, тут же начинается другая. Люди устают от этого, перестают верить в то, что что-то может измениться к лучшему.

- Вы тоже устали?

Он кивнул и снова замолчал. Потом сказал:

- Но знаете, так хочется надеяться на лучшее! Такие просторы имеем, столько земли! А сколько всего в этой земле, до сих пор никто не подсчитал. Ни у кого в мире нет того, что имеем мы. И что, бросить все это и уехать? Просто так отдать кому-то ни за понюшку табаку? Нам даже при нашей неустроенности все завидуют. А если наведем мало-мальский порядок, все снова запросятся к нам. Я в этом абсолютно уверен.

Я понимал, что задаю ему очень некорректный вопрос, но все же спросил:

- Кем вы себя считаете?

- А кем вы меня считаете? - в свою очередь спросил он.

- Я считаю вас русским с немецкими корнями.

- Я сразу понял, что мы земляки, - засмеялся Гельмут и протянул мне руку.

Потом мы неоднократно беседовали с ним. В хозяйстве Гельмута постоянно работает двадцать пять человек. Приведет в порядок свиноферму - потребуется еще человек пятнадцать. Вслед за свинофермой он хочет наладить переработку мяса. Выпускать не суррогатные колбасы, а настоящие, из чистого мяса и со вкусом уже давно забытых времен. И постоянно держать свою марку, как это делают переработчики в Германии.

- Эх, если бы нам чуть-чуть помогло государство! - мечтательно вздохнул он.

- Я думаю, поможет, - сказал я.

- Я тоже так думаю, - ответил он.

Мы расстались, договорившись снова когда-нибудь встретиться в этом небольшом чешском городке, который называется Карловы Вары. Путевки туда, кстати сказать, в полтора раза дешевле, чем в санаторий "Барнаульский", и в два с лишним раза, чем в Белокуриху. Если удастся накопить денег, может быть, года через три слетаем туда еще раз. Хотя бы для того, чтобы повстречаться с бывшими соотечественниками, узнать о переменах в их жизни, рассказать о том, что изменилось у нас. Они очень ждут этого. Родные места и за тридевять земель остаются для них родными.