"Бог знает почему": очерк человека, который променял Барнаул на таежное северное село Бахта

Журнал "Русский мир"  опубликовал очерк журналиста и поэтессы Татьяны Баймундузовой. В мае 2012 года Татьяна уехала из Барнаула на север Красноярского края в таежное село Бахта. Как встретил горожанку суровый край, где люди живут совершенно по-другому?

Я вам пишу, воспользовавшись временным затишьем бурана и внезапным появлением в нашем Приполярье Интернета. Неделю у нас держалось минус 46. Я хожу по избе в валенках – дом страшно продуло… К счастью, утром дали свет – нашу фазу вчера отрубило…

Спутник, того и гляди, сойдет с орбиты. Тоненькая нить, связывающая нас с Большой землей, оборвется, и до моих городских друзей не дойдет рассказ о том, как я учусь жить без воды, тепла, нормального электричества, сотовой связи, фитнес-клуба и кофе-машины. Я, в недавнем прошлом главный редактор информационной службы крупного радиохолдинга, живу без радио и микрофона, без телевидения, прессы и сетевых ресурсов. Спутниковый Интернет за бешеные деньги здесь годится разве что для почтовой связи, чем уже необыкновенно ценен.

Надежда на спутник живет до 14.00: в это время в Бахте вырубают один дизель и переходят на другой. Сеть "рухнет", а потому я изо всех сил стучу по клавиатуре пальцами, ставшими непослушными от холодной воды. Да еще правая ладонь обожжена паром – накануне я проверила, не растопился ли лед на печи, а потом тихо скулила от боли полночи. "Наверное, подруги оценят мое "геройство", – успокаиваю я себя. И надеюсь на их ответы – одолевает голод по весточкам от друзей, оставшихся там, где навыки к обстоятельным письмам утеряны в угоду жалкому чириканью в соцсетях. Попытка загрузить соцсети в Бахте грозит нервным срывом, а потому они не пользуются спросом. Зато особым спросом здесь, на слиянии полноводного Енисея с Бахтой-рекой, пользуется… вода.

Живая вода

На "снежике" ездили за водой на Бахту. Я научилась управляться с "Викингом", правда, слегка обморозилась... Привезли несколько ледяных глыб в бочку, ждем, пока растают… Льдины – торосы с реки, вода – из проруби…

Первый этап осмысления иной жизни уже пройден, летние истерики позади, зимние остужены. Я рассчитываю, что по этим зарисовкам станет понятно, что значит по-настоящему ценить воду. Дураку ясно, что вода – нужна, но при этом мы, общество потребления, рассматриваем ее только как естественный ресурс для жизнедеятельности. Лишь в исключительных случаях вода становится поводом для переосмысления ценностей.

Вода, а вернее, ее отсутствие помогло мне… ожить. То есть перейти из привычки существовать в нормальную, Богом данную жизнь.

Механизм чудесного действия отсутствия воды прост: процесс ее "добычи" в нашем селе происходит трудоемко и медленно. Жизнь будто растягивается, и ты учишься видеть ее и осязать – нет другого выхода, ведь минуты быстрее не побегут. Пока ты связываешь все звенья по обеспечению семьи водой, есть время подумать обо всем без суеты…

"Почему в XXI веке нужно жить как в начале XIX?!" – гневается моя подруга в письме. Она пытается меня поддержать и дать понять моему мужу, что "нужно что-то делать!". "Да какой там XIX, это же Средневековье!" – разрываюсь я между счастьем оживания и несчастьем выживания. Муж тоже пытается меня поддержать. Он говорит: "Ермак осваивал Сибирь…" – "У Ермака не было жены", – вздыхаю я. "Значит, ему было тяжелее. Никто его не ждал за Уральским хребтом, никто не грел".

Модернизация смирения

Летний вариант "добывания" воды в Бахте легче. Худо-бедно работает единственная на всю деревню скважина от ЖКХ, да и реки открыты. Существует летний водопровод – центральная труба, к которой у некоторых самодеятельно присоединены шланги. Правда, и летом изнеженной горожанке трудно смириться с тем, что вода из скважины мутная, с взвесью глины и песка. Ее приходится отстаивать, укрывая от света, иначе она мигом зацветает. К тому же ее дают ограниченно по часам, а в воскресенье не дают вовсе: ЖКХ отдыхает. Водяные фильтры здесь забиваются за несколько дней, а новых взять негде.

Реки – не лучшая альтернатива, особенно в начале лета, когда идет паводковая вода. Питьевую в магазины не завозят – нет желающих покупать. Платить за воду, да еще втридорога, с "северной надбавкой", – в водном крае дико. Большинство жителей другой воды не знают и претензий к ней не имеют.

Зимняя вода дается гораздо труднее, но зато она чище и хорошо хранится. Водопровод перемерзает до июня, поэтому приходится возить воду с реки – в основном с Бахты, считающейся экологически чистой.

Редкая женщина в Бахте сама ездит на снегоходе – требуется физическая сила. А потому без мужчины не обойтись. Порой складываются экстремальные ситуации. Так, в середине нынешнего декабря Богучанская ГЭС преподнесла жителям поселков неприятный сюрприз: спустила воду в Енисей, выдавив уже устоявшийся лед по берегам и затопив наезженные дороги. Путь к реке Бахте, как правило, лежит по краю Енисея. Наш снегоход, рискнув "перепрыгнуть" через образовавшийся провал, сел задом, утопив прицепленные сани с бочкой драгоценной воды. Надо сказать, кроме меня, никто не огорчился: для местных мужиков это житейские мелочи. Они тут же примчались на выручку, и вода наконец "приехала" домой.

Так что мужчина, желательно муж, – большое счастье для северной женщины. Ни о каком феминизме тут не помышляют, да и слов таких не знают. Если же своего мужика нет – а в Бахте около 20 вдов, – то приходится рассчитывать на помощь соседа. Так принято. В семьях, где осенью мужчины уходят на промысел в тайгу, женам и детям оставляют воды впрок – по 7-8 бочек, – до вылазки домой к Новому году. Потом – новая заправка и опять – на охоту. Одиноким женщинам помогают те, кто остается в деревне. Взаимовыручка в селе крепка. Иначе не выжить.

Отчаянные домохозяйки в Бахте

…Я стою на морозильной камере и смотрю на некую замысловатую конструкцию сверху вниз, держа в вытянутой руке шланг от насоса, закинутый в столитровый бак под потолком. Из бака спускается другой шланг, который, в свою очередь, подсоединен к стиральной машине, оказавшейся здесь по воле добрых и наивных людей и терзавшей мое воображение с момента нашего приезда. Электронасос качает воду из бочки на улице и натужно ревет в открытые входные двери, через которые пролегает шланг. "Бежит?!" – кричит муж из сеней. "Мдааа…" – констатирую я происходящую фантасмагорию. Почуяв неладное, муж кричит громче: "Смотри на это философски! Ведь это даже весело!"

А я и смотрю – с высоты это действительно легче, и уже начинаю улыбаться, как вдруг с потолка на меня обрушивается ледяной душ. "Выключа-а-ай!" – ору я страшным голосом, но веселый философ меня не слышит, и вода, что дороже золота, хлещет из шланга почем зря…

Стирка в деревне – история не для слабонервных горожанок, привыкших получать идеальное белье нажатием одной кнопки. Местные женщины, знающие, почем пуд соли, дают советы.

Во-первых, учит жена охотника Анатолия Валентина, воду в стиральную машину-автомат нужно заливать вручную. "То есть как?" – удивляюсь я. "Да так, – говорит сраженная моим невежеством Валя, – через дырку для порошка! Берешь кружку, слушаешь, как машина работает. Гудит – значит, воды просит! Ты и льешь…" – "Но как же, – сомневаюсь я, – там же программа "интеллект"! А если я не вовремя воду подам или не долью, от неравномерной подачи машина сломается. Да и потом, она всегда гудит, как я угадаю…". – "Нормально, – заверяет реформаторша бошевского "интеллекта", – сколь работает, и ничо ей не делается!"

Во-вторых, учит жена охотника Сергея Галина, стирать сначала нужно светлое белье, а воду от него (она "почти чистая") сливать в ведро, чтобы потом снова залить в отверстие для порошка. И можно будет выстирать белье второй очереди. И программу желательно выбирать покороче.

На свою беду, я заартачилась. И мы начали налаживать самодельный мини-водопровод из соседского насоса "Малыш", шлангов и пресловутой бочки под потолком. После нескольких испытаний машина все-таки начала забирать воду самостоятельно. И… заблокировалась уже на второй стирке. Программа "интеллект" распознала воду с примесями глины, песка и прочим микромусором – соринки попали в фильтр при правильной подаче. Нужно было заливать в дырку для порошка!

После недель ручной стирки и походов на реку, с распухшими руками, изъеденная таежным гнусом всех мастей, я сдалась: по три часа плясала у стиральной машины, прикладываясь к ней ухом, заливала ковшиком воду и уже ни на что не сетовала. Идея послушания, коей в начале моего пребывания в "диких условиях" меня пытался расслабить муж, получая в ответ лишь раздражение, каким-то образом начала работать. Видимо, я поняла, что значит трудиться, созидая.

Нужно признать, что при желании и финансовых возможностях можно установить современную домашнюю насосную станцию. Однако, как выяснилось, большинство людей в Бахте к этому не стремятся – привыкли...

"Он не может увезти ее туда, это нечестно! Посмотрите, какие там женщины!.." – комментировал намерение моего мужа московский родственник незадолго до нашего отъезда в Бахту. Я не знала, что ему ответить, – может, я стану некрасивой, обветренной старухой (но мудрой!), деградирую без интеграции в мировой рынок, без глобализации с либерализацией и прочим (но узнаю, что Бог есть любовь!), а сердце мое оледенеет (но – "откуда такая нежность?"). Пока, однако, я лишь учусь у этих самых женщин быть сильной и смиренной одновременно, учусь не сдаваться и на корню давить малодушие.

"Крым" идет на Север

А уехали мы в конце мая, покинув белый яблоневый город, едва успев надышаться весенним обнадеживающим воздухом. Приняв для себя необыкновенно сложное – как с обрыва прыгнуть – решение, я бросила престижную и перспективную работу и повезла себя и детей крушить социальные стереотипы.

"Я купила себе платье!" – на радостях сообщила я по телефону тому, кто ждал нас на Енисее, налаживая лодку. "Купи себе энцефалитку", – ответил он.

Потом был поезд до Красноярска, потом самолет – он летает всего дважды в неделю до таежного поселка Бор, и там, на берегу, одухотворенное ожиданием лицо, дюралевая лодчонка "Крым" (лучше не придумать) и неизвестный путь в направлении полярного круга по огромному, темному, пугающему ледяным дыханием послезимнему Енисею. К моменту нашего приезда комфортное судно "Хивус" на воздушной подушке застряло на ремонте, не иначе для того, чтобы жизнь нам медом не казалась. Кое-как разместившись в лодке – мои рафинированные дети не желали сидеть в безопасном гнезде на полу, – мы отчалили от берега, навсегда попрощавшись с прошлой жизнью. Судорожно вдохнув нового воздуха, подавляя в себе первобытный страх, выплыли на середину реки, и вдруг лодка замерла: вышло из строя рулевое управление. Мне еще невдомек, что это не страшно, но я новичок, и у меня в лодке двое капризных детей, а вокруг сплошная грозная чернота.

Попытки отремонтировать руль лишь расшатали лодку, не увенчавшись успехом, и дальше мы поплыли на моторном управлении, в чем нет ничего эксклюзивного, – так все плавают на старых катерках или лодках-"деревяшках" вообще без руля.

Во время первого часа умопомрачительных и довольно болезненных "скачек" – лодка бьет с размаху железным брюхом по асфальтово-плотным волнам – пришлось научиться по требованию капитана резать хлеб и сыр, кромсая куски как попало… Господи, может, остановимся? "Может, остановимся?!!" – кричу сквозь оглушительный рев мотора, оглядываясь на корму. "Что?! А-а… некогда!" – "Но ведь ехать недолго?!" – уточняю я. "Да! Часа четыре!" – "Сколько? Ты же говорил, полтора!" – Начиная паниковать, я укутываю детей теплее, успев отметить, что глаза у них уже вполне блаженные. "Я говорил: 120 километров!"

Ладонью отогреваю сыну нос. Климат Севера все ощутимее, ветер уже ледяной, кое-где плывут остатки льда, по берегам островки снега. У меня в рюкзаке семена самых разных цветов, но эта земля еще не скоро очнется от мерзлого сна…

Размышления прерывает крик с кормы: "Открой мне бутылку пива!" – "С ума сошел?!" А в ответ: "Здорово, что вы приехали, правда?! Посмотри вокруг!"

Река делает поворот, тяжелое шлепанье по волнам сменяется ровным ходом. Мы попривыкли, угомонились, и наконец взору открывается плохо поддающийся осмыслению простор, первозданная красота таежных берегов одной из самых могучих русских рек. И где-то в солнечном сплетении тикает потаенная тревога: что же я, не умеющая управляться со свободой, стану со всем этим делать? На ближайшие полгода Енисею предстояло стать единственным "информационным каналом" для моей души, обмельчавшей за тринадцать лет служения цивилизации.

Деревенская пьеса

Самое обсуждаемое в Бахте событие июня: знатный на всю страну холостяк Михаил Тарковский, 25 лет проживший в отшельничестве, привез себе жену и двоих детей, да еще из города, да еще при всем честном бабьем народе! Сей факт по своей чрезвычайности мог бы претендовать даже на событие года (сбежит молодуха или нет?), но, к счастью, каждодневные заботы постепенно вернули деревню в то самое русло, которое искони питает классическую русскую литературу: что ни день, то рассказ! А то и готовая театральная постановка.

А главное, персонажи организованы чудесным образом – есть свои герои, свои злодеи, свои середнячки. И ничего не нужно придумывать!

Общество в 250 человек, по сути, не отличается от общества условного города, да хоть бы и страны. Когда людей мало – все характеры на виду: пятеро таких, пятеро сяких, остальные наблюдают. А в мегаполисе – миллион одних, миллион других и миллионы никаких, но кто каков и чего хочет на самом деле – поди, разберись.

Так что когда в деревне происходит что-нибудь важное при участии общественности, то это выглядит как яркая, хорошо прорисованная иллюстрация к полномасштабному и порой драматическому событию, которое может происходить в любом месте.

Памятная пьеса развернулась погожим июльским днем на центральной сценической площадке Бахты – там наконец подготовили место для заливки фундамента будущего музея!

Проект уникального по задумке Музея традиционного таежного природопользования пробивался в течение нескольких мучительных лет подвижническими усилиями практически одного человека – эта история еще ждет своего часа. Но действующим лицам уже можно аплодировать.

Начальник ЖКХ в Бахте, интуитивно следуя стереотипу поведения большинства российских коммунальщиков, заявляет: "10 тыщ – и будет вам трактор", разом поправ вековые принципы взаимовыручки в родном селе, а заодно отринув свою причастность к социально значимым объектам. Но это и понятно: жэкэхашнику не до высоких материй.

Более парадоксален чиновник, отвечающий за развитие культуры в Туруханском районе. Он вообще устал: "Зачем? Все это сейчас умирает…" Настолько устал, что произнес эту реплику в Министерстве культуры региона.

Еще бригада бахтинских парней-калымщиков. Это явно положительные герои: ребята с утра стоически не похмеляются, сидя на бревнах сруба будущего музея и ожидая команды – начинать вручную или Халимон все-таки даст трактор?

Да простит меня начальник ЖКХ, получающий благодарности от сельской администрации на День села, но Бог свидетель – "Халимон" в местном народе больше фигурирует не как фамилия, а как понятие. Именно поэтому фамилия – чудо как хороша! И меня понял бы Чехов.

Как минимум один человек в Бахте понимает, что делает свою работу во благо поселка и будущих его поколений, – это, конечно, священник. Отец Александр специально приехал освятить закладку фундамента. Таинство освящения происходит на улице, около вбитых в землю колышков – места будущего музея. Это место наконец определили в Туруханске после изучения плана села и нескольких бюрократических циклов. Можно уже выдохнуть… и начать, благословясь.

Группа мужиков стоит чуть поодаль, нервно переминаясь с ноги на ногу, наблюдая за странной и даже неловкой какой-то для них церемонией – в ряду с батюшкой глава администрации и еще пара неравнодушных человек. Я оказываюсь между этими двумя лагерями примерно посреди. Предчувствуя заваруху, улавливаю ухом, как слова молитвы с одной стороны перемежаются с забористыми словечками – с другой. Когда непривычное для мужиков действо заканчивается, а батюшка удаляется восвояси, они идут в атаку. Участники таинства в один миг падают с небес на землю – поднимается шум и гам:

– Вы зачем сюда вбили колья? Чего строить собрались? Музей? Какой еще, на хрен, опять музей?

– Ну ты же принимал участие в собрании села, всех предупреждали об этом месте! Музей должен стоять фасадом на центральную улицу! Вот же план!

– Да чо мне твой план?! У меня тут 66-й не развернется! Я тут дрова всю свою жизнь вожу, а ты тут со своим музеем!

– Где вы раньше были?! Что вы теперь орете? Столько сил убито на это разрешение! Опомнились!

– Ничо не знаю, переноси свой музей! С храмом прокатило, построили – красиво, да, но теперь еще и музей… Переносите! Вон, к футбольному полю! Там места полно!

– Какое футбольное поле?! Ты что? Линия улицы – здесь! Правила такие!

– Мне чо твои правила?! Переноси, говорю, свои колья к едрене фене! К футбольному полю!

– Правильно! И для народа лучше: поиграли в футбол – сходили в музей!

Повинуясь народной воле, разметку переносят, вопреки утвержденному плану. Занавес. То ли еще будет!

"С храмом прокатило"

В этой трагикомедии не случайно упомянут храм. Речь идет о храме Святых Новомучеников и Исповедников Российских. Чудная и трудная история его возникновения уже описана (см.: "Путешествие русского храма" ("Русский мир.ru", №12, 2012). – Прим. ред.), я добавлю лишь немного.

Пока в Бахте в храм ходят единицы. Хотя, в пропорциях, число прихожан здесь примерно такое же, как в городах: на 250 жителей – 15 человек прихода. Мужчины, кроме Тарковского и собственно отца Александра, приезжающего из Бора, в храм не ходят вообще.

Учительница математики местной школы однажды привела в храм своего ученика. "Теперь ты будешь приходить?" – спросили ее. "Да ну что вы, нет, я в учебно-ознакомительных целях".

Учительница физики признает: мы воспитаны в атеистической стране, нам поздно меняться.

Учительница русского языка и литературы исповедуется.

На встрече со студентами в Алтайском госуниверситете в Барнауле Михаила Тарковского спросили: "Вы занимаетесь какими-нибудь духовными практиками?" Вопрос был мотивирован предыдущим рассказом о долгих месяцах промысла, когда ты один на один с тайгой, с душой и с Богом. "Духовными" практиками занималась одна канадская экспедиция, которая объелась в тайге мухоморов, – ответил Тарковский. – А мы в Бахте построили храм…".

– Храм, значит, там есть? – переспросил один бывший альпинист, выслушав мой рассказ о жизни в суровом, оторванном от материка селе. – Ну, значит, село существует.

– Да, – хотела я продолжить горделиво, – вообще-то оно существует уже четыреста лет…

Но просто кивнула в ответ.

Лодки-мечты…

"Если бы ты не была журналистом, чем бы занималась?" – спросил меня коллега в разгар рабочего дня, ввалившись в кабинет примерно на 25-м выпуске новостей из 40. Самое пекло на адском конвейере. Не отрываясь от компьютера, ответила механически: "Красила бы лодки на берегу…"

Это было мое откровение.

Самое прекрасное на земле – лодки. Дюралевый "Крым", побитая невзгодами "Обушка", крокодилоподобная и необычайно выносливая "деревяшка", кетская легкая ветка-долбленка – все их необходимо полюбить, прежде чем пересесть на пилотируемый "Хивус" или на какой-нибудь американский Custom Weld.

"Деревяшку" – деревянную самодельную лодку 10 метров длиной – я полюбила навсегда только за то, что мы на ней не утонули. В начале июня, пока еще не поднялся гнус, мы отправились в свое первое путешествие в тайгу по Бахте. Впереди нас ждали охотничьи избушки на Холодном Ключе, Черных воротах, еще дальше Мишина речка Тынеп… Все эти таинственные места нам предстояло открыть. Сидеть на дне лодки детям в этот раз не пришлось – оказалось, что она нещадно протекает. Михаил правит бал – ведет нашу "деревяху", сидя на корме у четырехтактного мотора "Ямаха" (что было озвучено как спасительное заклинание), и на мой вопрос: "А разве так должно быть?" – отвечает с улыбкой: "Конечно!" "Деревяшки" всегда подтекают, рассыхаются. Вообще-то перед сезоном навигации их конопатят, но в этот раз не критично. Лодка идет вперед, вода через нос ручейками стекает к корме, откуда бывалый таежник выплескивает ее черпаком из старой обрезанной канистры. Ну, раз тут так принято, ладно. Не мы первые…

Тяжелая лодка движется примерно 22 километра в час, поэтому 200 километров нам плыть и плыть. Зато кругом несказанной красоты пейзажи. Мы блаженствуем, лодка течет.

– Медве-едь, медве-едь! – восторженно визжат дети. Я пытаюсь наладить бинокль и в последний момент вижу, как впереди по левому берегу удирает в кусты перепуганный хозяин тайги. В животе предательски зарождается страх – естественный, но совершенно бестолковый в данной ситуации. "Он услышал мотор и испугался, медведи трусливы", – следует пояснение. В целом все очень довольны, что увидели косолапого, будет о чем написать друзьям и родне. Те только и спрашивают: приходил ли медведь? Будто он живет в соседнем доме.

Мы смеемся, что-то жуем, пьем чай и разглядываем берега, а лодка все течет, а рулевой все вычерпывает воду, будто бьет поклоны таежному божеству.

Мы путешествовали четыре дня, открывая в себе небывалые возможности, – дети, оказывается, очень легко приспосабливаются к диким условиям, гораздо легче матерей. К концу нашего тура, стоя на приколе, лодка набирала воды уже почти наполовину. Вычерпывали по очереди и вместе, но почти не волновались: так бывает!

На обратном пути около восьми часов кряду наш капитан свободной от мотора рукой без остановки выплескивал воду и сообщал разные полезные сведения о здешних местах.

Домой мы прибыли вечером. У крыльца в нетерпении поджидали трое: местный "мэр" с товарищами. До меня доносится: "Михал Саныч! С прибытием! Дай лодку на пару дней…" – "Да ты что, Юрич! Нельзя на ней! Дырявая вся!"

…и всплывающие корабли

Лето, полное переосмыслений, сумасшедших бытовых экспериментов, круглосуточного физического труда с учетом белых ночей и желания допрыгнуть в первые же месяцы до высоко задранной планки, кончилось. Пришло осеннее, а потом и зимнее успокоение. В голые бревенчатые стены нашего дома оно пришло вместе с книгами. Книг много как в домашней, так и в поселковой библиотеке. Тут ведь в чем метод воспитания нравственного закона в детях и взрослых? Никаких общественных "завлекалок" в селе нет: ни центров отдыха, ни кино, ни баров-ресторанов – ничего этого нет, а библиотека – есть. Не хочешь в библиотеку – иди в аптеку, она как раз в библиотеке, можно запастись разом "Ревитом" и Астафьевым… Здорово же. А в другой раз приходи слушать стихи и петь песни. В библиотеку, куда ж еще. Это дает свои результаты – бахтинские дети не подсаживаются на компьютерные игры, а пишут стихи и прозу.

Ощущение покоя и правильности пути окончательно укрепилось во мне за чтением книг – без помех и внешних раздражителей. Каждый хоть сколько-нибудь пишущий человек втайне подумывает создать свое произведение, неповторимое, глубокое и смелое. Но последние годы, заглядывая в себя, вынашивая бесконечные творческие планы, больше похожие на формуляры без содержания, я всякий раз была шокирована собственной пустотой: что я могу сказать людям? Почему я все забыла?

Моя память в последние годы – сплошная сиюминутность и, значит, сплошной провал. Отсутствие содержания тем более парадоксально на фоне острых, порой невыносимых порывов к движению. Знаете, из серии "я хотела вам многое сказать, но… не могу, а только бессильно плачу". Я забыла так много! И вот как-то ночью я проснулась, будто от внутреннего толчка: почти физически чувствую, как во мне растет воспоминание – словно затонувший корабль, вдруг непостижимым образом всплывает во мне история из отрочества, не вспоминаемая никогда! А ведь это сюжет!

Спустя несколько месяцев таежной реабилитации такие чудеса исцеления стали повторяться чаще.

Десять лет подряд, после выхода книжки подающего надежды и даже принятого в Союз писателей поэта, все спрашивали, пишу ли я, и приглашали на встречи с читателями. Мне было стыдно отвечать и приходить. Да и некогда: семинары, грандиозные фестивали, победы и провалы на конкурсах, эфиры... Захватывающие, остроумные и остросюжетные рабочие будни в сигаретном дыму другого творчества. Радость профессии, повышения. И посекундная тарификация жизни. И первое осознание: километры информации незаметно оборотились километрами цинизма и начали наматываться на сердце еще более лихо, туго, с нахлестом…

Буранным декабрьским вечером я накрывала на стол и вспомнила этот странный текст. Стихотворение, написанное еще до моей многотрудной карьеры. Бог знает почему.

Закату день, как Богу грешник, верен,
Он пьет вино и молится всерьез,
Прощайте, братцы, ухожу на Север,
А попросту – слетаю под откос.
Прощайте на закате, Бога ради,
Чтоб вы наутро не узнали, как
Тоской смертельной белый свет накатит,
Безжалостно зажав меня в кулак.
И всё! Меня не ждите – в невозможном,
Обетованном, северном краю
Я собираю ягоду морошку
И белую пургу боготворю…

фото автора