Поэт Игорь Караулов отвечает поэту Веронике Долиной на ее критику акции "Бессмертный полк"
Вообразите Лермонтова, докладывающего своему директору о ходе работы над поэмой "Демон". Представьте себе Есенина, сдающего авансовый отчёт по проекту "Москва кабацкая". Директор при поэте – нонсенс, нас же учили, что поэт – "беззаконная комета" и менеджменту не подвластен.
Хотя постойте – создал же в своё время Николай Гумилёв "Цех поэтов", а стало быть, чувствовал себя как минимум начальником цеха. Отсюда и до директора было недалеко.
Вспоминается и Владимир Маяковский: "Я себя советским чувствую заводом, вырабатывающим счастье". Заводу, само собой, нужен директор, и можно сказать, что в каком-то смысле у Маяковского с Лилей Брик был служебный роман.
Примером современного поэтического завода могла бы служить программа "Гражданин поэт" (Быков–Ефремов), в которой директорствовал настоящий, серьёзный менеджер Андрей Васильев – ну так там и предприятие было посолиднее иных заводов, пароходов или газет.
В основном же литература устроена нынче по иному принципу: множество мелких лавочек, в которых день-деньской тачают, ткут, лепят, стучат молоточками разнообразные кустари. Спускаемся по кривому Силлаботоническому переулку, направо – Верлибров тупик, невдалеке две тесные площади – Малая Проза и Большая Проза.
Приветствуется чёткая специализация. Вот здесь пишут об инопланетянах, а напротив – о лесбийской любви. Вот тут сочиняют стихи про серые девятиэтажки, а если вам нужно про пятиэтажки – второй поворот налево, и вы на месте.
Нередки тут семейные предприятия: муж поэт, жена прозаик. Или – жена поэт, муж критик. Порой смотришь – вроде бы жена у мужа директор, а иной раз кажется, что наоборот. Хотя в целом кустарю директор без надобности, кормить директора не на что.
А впрочем, некоторым поэтам директор бы и в самом деле не помешал. Например, если бы у Вероники Долиной, популярной поющей поэтессы, был хороший директор, то он бы не дал ей прославиться столь печально, как она это сделала в дни празднования 70-летия Победы над фашизмом.
Напомню, что Долина тогда взъелась на акцию "Бессмертный полк", обозвав её постановкой, а её участников – теми, кто "вытащил наружу все свои семейные грязные наследственные портянки".
Когда у людей, называющих себя либералами, спрашивают, почему они так ненавидят русский народ, те обычно отвечают, что вовсе не народ они ненавидят, а своих политических противников, мракобесов, погромщиков и вообще всяких невежественных людей.
Но в случае с "Бессмертным полком" такие отмазки не срабатывают. Видно же было, что люди вышли на улицу не в поддержку власти, не ради политических целей и тем более не потому, что они собирались кого-то громить, а просто потому, что они русские, что они ощущают связь своей личной истории с историей своей страны. Не почувствовать этого и выступить в привычном духе салонного социального расизма – непростительная глухота для русского литератора, тем более для поэта.
Не правда ли, парадоксальное явление: поэт, ненавидящий народ, на языке которого он пишет?
Был бы у поэта директор, он бы своим директорским умом сообразил, что это – маркетинговое самоубийство. Но директора нет, как нет и царя в голове.
И ладно бы, если бы речь шла о персонаже экзотическом, творце "искусства не для всех", который по внутренней сути своей в публике не нуждается. Но более чем странно, когда в брезгливо-элитарную позу встают авторы, ориентированные на массовую аудиторию, – как в песне поётся, "не великие таланты, но понятны и просты". То Борис Акунин, то Андрей Макаревич и вот теперь Долина.
Я понимаю, что Вероника Аркадьевна не идеолог, не мыслитель, что её демарш – всего лишь чуткий отклик на колебания той среды, которую она считает своей. А среда эта змеиная, и тон в ней, похоже, задают пользователи наследственных советских кормушек, давно уже по любому удобному поводу шипящие на окружающее "быдло". Они придумали, что их – 14% населения, хотя я бы оценил их число скорее в 0,14%. Но ведь основа аудитории Долиной – это же далеко не только и не столько "мальчики и девочки из хороших семей", выросшие в районе Малой Бронной или Аэропорта.
Я же бывал в юности на слётах КСП, помню эти упрямые вереницы людей, топающих от подмосковной платформы куда-то в лес. Помню усыпанные палатками холмы. И молодую Долину слушал живьём, она мне нравилась своей женской дерзостью, выделялась на общем фоне. Это было массовое искусство, а не кухонные посиделки надутых снобов.
Уверен, что на шествии "Бессмертного полка" были и эти люди – или, может быть, их дети, зачинавшиеся там же, во влажных палатках, под незабвенный хит "Когда б мы жили без затей, я нарожала бы детей". Не обидно ли им было выслушивать вздорную грязь от уважаемого автора? Не сочли ли они это предательством?
Думаю, что в те годы, которые мы с вами вспоминали в дни празднования юбилея Победы, такое отношение литератора к своей аудитории, пусть даже не завоёванной ещё, а лишь потенциальной, казалось бы дикостью. Приходят на ум хрестоматийные строки Бориса Пастернака:
Превозмогая обожанье,
Я наблюдал, боготворя.
Здесь были бабы, слобожане,
Учащиеся, слесаря.
При этом Пастернак ни секунды не играл в простого парня, прекрасно понимая тот высочайший личностный уровень, на котором он находился. По воспоминаниям Сильвии Гитович, Пастернак очень грубо, непечатно осадил Вертинского, когда тот попытался важно разглагольствовать в обществе поэтов.
Вертинского, понимаете?! Основоположника того жанра, в котором ныне работает Вероника Аркадьевна. Представляю, как бы он смотрел на теперешних бардов. А вот баб и слобожан вместе с тем не презирал.
Есть, конечно, иные поляны и иные холмы, где нынче можно попеть под гитарку. Слёты КСП проводятся и в лесах под Нью-Йорком, и в лесах под Торонто. Но это, знаете ли, ненадолго. Русский язык не живёт без тех 86% его носителей, которых так презирают иные надменные творцы. Он скукоживается, засыхает, отмирает. А ведь именно русский язык – истинный и незаменимый директор русского поэта".