Михаил Делягин о месте России в новой схватке «глобальных элит»

Мир ломается под грузом глобального кризиса.

При всей его сложности и глубине механика экономической компоненты оглушающе проста: глобальные монополии, естественным образом сложившиеся на мировом рынке, естественным же образом загнивают, что внешне проявляется в нехватке спроса и кризисе долгов. Загнивание становится фатальным, ведущим к неминуемому срыву в глобальную депрессию, которая будет тяжелее предыдущей Великой депрессии и может привести к войнам, которые, однако, не смогут вывести из нее. Ведь Вторая мировая завершила Великую депрессию лишь резким расширением рынков (вместо пяти макрорегионов – США, Британской империи, объединенной Гитлером Европы, СССР и японской "зоны сопроцветания"), снизившим монополизм на каждом из оставшихся: глобальному же рынку расширяться некуда.

Это означает, что глобальная депрессия будет преодолеваться тяжелее Великой: не расширением рынков, но их разрушением и разъединением, переходом от единого глобального рынка к макрорегионам – с понятными катаклизмами в большинстве их и на их границах.

Любая объективная тенденция делит людей – пусть даже очень влиятельных – на две группы: одни в силу своего образа действия тщетно пытаются бунтовать, другие – по той же причине – осознав ее неизбежность, принимают ее и подчиняются, стараясь использовать в своих целях.

Так и сегодня представители глобальных финансовых структур и связанных с ними информационных технологий, для которых распад глобального рынка на макрорегионы означает распад пространства их доминирования, категорически не приемлют становящейся все более очевидной перспективы глобального развития. Старательно закрывая глаза и с упоением смакуя малейшие краткосрочные изменения к лучшему, они проповедуют идеологию businessasusual. Опираясь на мощь Федеральной резервной системы США, они способны уничтожить любое организованное сопротивление, – но не способны переломить ход истории. Как представители сравнительно молодых элит, они не могут и понять этот ход, и примириться с ним: их структуры просто накопили недостаточно для этой мудрости жизненного опыта.

С другой стороны, представители старых глобальных элит, сравнительно свободных от структур американской государственности, способны сохранить власть и влияние в разделенном мире просто за счет трансграничной деятельности. Более того: совсем недавно, до создания глобального рынка, именно это было основным способом их функционирования. Для них разделение глобального рынка на макрорегионы будет означать всего лишь возвращение в простой, понятный и совсем недавний "золотой век". Именно поэтому данные элиты оказались в состоянии принять объективный ход вещей и стремятся обернуть его в свою пользу.

Демонстративное объединение структур Ротшильдов и Рокфеллеров, незначительное относительно масштабов деятельности этих групп, стало манифестацией именно второго подхода: конкурирующие глобальные группы осознали единство своих интересов на фоне разрушительной стратегической неадекватности доминировавшей длительное время "группы ФРС".

Принципиальное расхождение между этими двумя глобальными группами и начинающаяся борьба между ними четко отражаются и в практической политике, и в идеологии.

Для России политика "группы ФРС" означает сохранение непосильного груза глобальной конкуренции, полное подчинение элиты глобальному управляющему клану, продолжение курса Горбачева-Ельцина-Путина и, в конечном счете, уничтожение в судорогах того или иного системного кризиса.

Группа же, признающая разделение мира на макрорегионы, в принципе готова допустить и складывание собственного макрорегиона Россией. Для нее это во многом вопрос бизнеса: чем больше макрорегионов, тем больше границ между ними и тем выше доходы от организации пересечения этих границ. Для России же это вопрос выживания. Если высшей точкой развития болтовни о постсоветской реинтеграции останется Таможенный Союз, она достаточно быстро превратится (пусть даже и без формального переноса государственных границ) в совокупность никому не нужных и оттого умирающих окраин Китая, Европы и исламского мира.

Альтернатива этой перспективе появилась только сейчас: когда часть глобального бизнеса перестала рассматривать интеграцию на постсоветском пространстве с участием России как абсолютно неприемлемую для себя катастрофу.

Это дало правящей Россией оффшорной аристократии огромный исторический шанс – просто потому, что до этого любое нелиберальное поползновение автоматически пресекалось западными держателями ее активов. Теперь же возможность развития страны и, более того, складывания ею собственного макрорегиона становится не просто "кошерным" образом действия, но и – потихонечку – глобальным мейнстримом.

И Путин с невероятной быстротой, заставившей вспомнить начало 2000-х, схватился за эту идею. Его слова на позорном в остальном для России саммите АТЭС-2012 о необходимости создания многих региональных резервных валют есть решительное и однозначное принятие стороны "старой" группы глобальных элит в ее противостоянии уходящей "группе ФРС", - принятие, впервые за последние десятилетия приоткрывающее перед Россией терпимую стратегическую перспективу.

Конечно, правящая тусовка не становится от этого лучше, но, как написал один из выдающихся советских социальных технологов, "когда господь вышел из болот, ноги его были в грязи".

Так или иначе, но конфликт между "хозяевами мира" открывает для России возможность развития, а для общественной мысли – возможность антилиберального, антифашистского по своей сути ренессанса.

Ведь только наивные филологи и буквоеды думают, что либерализм сегодня – это любовь к свободе.

В политике, да и в экономике, либерализм – это глубокое, искреннее, убеждение, что государство должно служить не своему народу, а глобальным монополиям, а если их интересы несовместимы с выживанием этого народа, то это его проблемы. Если посмотреть на последствия такого подхода, либерализм – это сегодняшнее обличье фашизма.

Того самого, который разгромили наши деды и прадеды 67 лет назад, того самого, который изнутри возобладал в нашей стране в последние четверть века национального предательства.

Недаром опрос в интернете и соцсетях, - конечно же, не репрезентативный в строго научном смысле слова, – дал результат, перед которым я сам замер в испуге и смущении: из 3,8 тыс. ответивших на вопрос, что нанесло больший ущерб России, - нападение Гитлера или либеральные реформы, – лишь 11,2% назвали в качестве большего вреда гитлеровский фашизм. Абсолютное большинство – 74,0% – считают последствия либеральных реформ последних лет более страшными. Не принявшие подобную постановку вопроса также делятся весьма знаменательным образом: считающих нашествие Гитлера благом больше, чем считающих благом либеральные реформы – 5,0 против 4.1%, или, в абсолютном выражении, 190 против 157 отморозков (ибо это действительно так).

Данные пропорции свидетельствуют о глубоком нравственном здоровье и здравомыслии, по крайней мере, интернет-сегмента российского общества, перед которым открывается возможность гуманитарного, цивилизованного, антилиберального – антифашистского ренессанса.

Будет очень трудно и очень страшно.

И, возможно, у нас ничего не выйдет, и мы погибнем.

Но серьезная, системная надежда, – говорю это как человек, работавший в государстве с 1990 по 2003 годы, - появилась впервые за всю жизнь нашего поколения.

Упустить этот шанс – значит упустить жизнь.