Один из 24-х

66 лет назад, 25 ноября 1942-го, погиб уроженец Алтайского края, офицер из легендарного дома-символа Сталинградской обороны Алексей Чернышенко. Последний раз о нем подробно писали еще в 1970-м. Предлагаем читателям ИА "Амител" ознакомиться с материалом подготовленном исследователем военной истории Евгением Платуновым.

В Книге памяти Алтайского края (т. 8, стр. 892 Шипуновский район, в списках по Российскому c/с) напечатано: "ЧЕРНЫШЕНКО АЛЕКСЕЙ НИКИФОРОВИЧ, род. 1923, русский. Призв. 1941, мл. л-т. Погиб в бою 25.11.1942 при защите Дома Павлова г. Сталинград. Похор. брат. мог. г. Сталинград". Последний раз о нашем земляке, погибшем в этот день 66 лет назад, подробно писали в журнале "Сибирские огни" в далеком мае 1970-го.

Свидетельство очевидца

Юрий Панченко (автор недавно вышедшей книги "163 дня на улицах Сталинграда") в подростковом возрасте всю Сталинградскую битву находился в Центральном районе города и поэтому повествование ведет от первого лица. Как следует из предисловия: "Книга воспроизводит не героику, которая необходима была тогда, а нынче справедливо переосмыслена, а общечеловеческую трагедию, где нет деления людей на чужих и своих: на немцев, австрийцев, румын, хорватов и многонациональных русских. Нужда, страдания, голод, тифозная вошь и массовая гибель на фронте сравняли их перед смертью, сделав всех равными".

Читается с интересом, хотя будет воспринята читателями неоднозначно. Для краткого ознакомления приведу небольшой эпизод, в котором автор излагает свою точку зрения на историю обороны Дома сержанта Павлова.

"А вы знаете, какой сегодня день?

Никто не знает, никто не помнит.

Отвыкли мы помнить то,

что забывать нельзя.

А кто мало помнит, тот мало и знает.

В этом наша беда."

В. Пикуль.

25 ноября

"Второй день окружения. В непроглядной тьме перевалила полночь. На вымершей улице ни звука. Тревожная неизвестность забила нас по углам. В голове ни мысли, ни надежды. Лишь бабка Борисовна, ломая черную тень на измученном лике Христа, просила шепотом:

- Заступись, Господи...

Напряжение скручивает нервы. Одышка хватает за сердце. От горькой слюны тошнит. Боже, пошли на мою голову гром, немец снаряд, а русский солдат шальную мину! Все что захочешь, но только не эту кладбищенскую тишину.

Я не выдержал и выскочил из дома во двор. Обжегшись студеным колючим воздухом, задышал реже. Свежий морозец, без спроса влезший за воротник рубашки, бодрящими иглами пробежался вдоль спины. Я поднял лицо. Редкие пушинки снега, нежно коснувшись ресниц, покатили по теплым щекам талые слезы. Умытый ночной свежестью, я постепенно стал впитывать в себя маленькие радости, имя которым жизнь. Они приятно трогали за сердце. Ты жив! И жить будешь!

Фейерверк разноцветных ракет спровоцировал меня преодолеть перекресток на Голубинской улице. До железнодорожного моста сорок шагов. Отсюда прямая, как стрела, Коммунистическая улица своим торцом упиралась в площадь 9-е Января. Слабый, еле улавливаемый человеческий крик, выплеснутый на улицу сквозняком из коробок выгоревших зданий, донес до моего уха чужую животную боль. В этом нелепом звуке отчаяния невозможно было выделить отдельных слов. "Ура" не было. Прослушивалась лишь последняя гласная: а!.. а!.. а!.. Что это? Победный клич врага или последний предсмертный вопль сотни обреченных глоток роты Наумова, поднявшихся на штурм "молочного дома"? (Ныне гарнизонный Дом офицеров).

Впервые за два месяца осады города рота покинула обжитые подвалы дома Павлова, дома Заболотного и мельницы Гергардта. На площади 9-е Января, ломая ночную тьму, в небо взвилась осветительная ракета. За ней вторая, третья... Разноцветные светлячки трассирующих пуль немецких пулеметов, поспешно заглатывая ленту, злой скороговоркой секли 7-ю роту Наумова прямо в лицо.

Выгнанная на площадь стереотипной фразой: "Во что бы то ни стало", без огневого щита, рота оказалась на краю гибели. За стенами развалин бывшего нарсуда и почты, в мелких воронках и прямо на трамвайных путях, спрятав голову и забыв о месте откуда растут ноги, воткнувшись носом в грязный изрытый снег, солдаты роты Наумова залегли. Одни навсегда, другие, ненадолго продлив себе жизнь, укрылись в выгоревшей коробке захваченного ими "молочного дома". Итак, "молочный дом" взят. Но это лишь полдела. Вторая половина дела - как удержать его?

Горький пот войны, с острым запахом серозной жидкости на незасыхающих ранах солдат, не научил нас еще трезвости. В который раз мы продолжали воевать живой силой! Там, где нужно было уложить сотню снарядов и сохранить десяток солдат, мы теряли сотню солдат, зато экономили десяток снарядов. Воевать иначе мы не умели и не могли. А барабанное трубадурство, скрываясь за затасканным штампом "любой ценой", теряло в боевых приказах цену главному - цене человеческой жизни. Тому пример напрасно пролитая кровь при штурме "молочного дома".

Мне можно возразить, что стоит сотня жизней солдат на фоне грандиозного сражения? Все так. Я не берусь судить прошлое. Война есть война. Дело в другом. Идея ночной вылазки без предварительного подавления огневых средств противника, без поддержки артиллерии, рассчитанная лишь на авось, да на живот солдата, заранее обречена на провал.

На голой, как у петуха коленка, площади рота Наумова была встречена огнем пулеметов, минометов и огнем орудия, установленного в окне торца первого этажа дома № 50 по Коммунистической улице. Это здание находилось в двухстах шагах от атакующих. В тылу "молочного дома" (вдоль железной дороги) проходила бетонная стена с прорубленными стрелковыми ячейками, а на подъеме улицы Пархоменко врытый в землю немецкий танк держал под обстрелом всю площадь 9-е Января, дом Павлова, дом Заболотного и мельницу Гергардта.

Подробные оборонительные возможности противника мною не выдуманы. Человека, видевшего все это собственными глазами, я хорошо знаю. Это я сам.

И наконец, главное, что с самого начала ставило под сомнение затею разыгранную вокруг "молочного дома". Этот дом, построенный на скорую руку в годы ударных сталинских пятилеток, не имел под собою подвала. В уличных боях прочные стены и глубокие подвалы являлись главными критериями обороноспособности рубежа. Таким образом, я повторяю, атакующие наумовцы были заведомо обречены.

В насквозь простреливаемой клетке из рассыпавшегося известняка 7-я рота Ивана Наумова погибла не за понюшку табаку. Эта страничка трагической участи горстки людей, совсем незаметная на фоне грандиозной битвы, закроется завтра.

К середине дня в "молочном доме" оставалось девять человек, вечером - четверо. Ночью в подвал дома Павлова переползли трое вконец измученных людей: сержант Гридин, ефрейтор Ромазанов и рядовой Мурзаев. Это все, что осталось от двадцати четырех человек гарнизона дома Павлова. Остатки всей роты чуть больше. Остальные перебиты и покалечены, а "молочный дом" остался у немцев.

Так горько закончилось последнее значительное боевое соприкосновение противников на площади 9-е Января. Балканы стали самым "тихим и спокойным" местом в городе. Именно сюда, по льду застывшей Волги, заторопились фронтовые документалисты, которые весьма правдиво снимали полуигровые фильмы об уличных боях в Сталинграде.

А далее было то, что стало. Фронтовые вести о подвигах героев вселяли надежду на то, что если гуси спасли от варваров древний Рим, то почему бы советским героям не отстоять Сталинград? На благодатной почве окопной прессы мы переплюнули сказочных героев древней Греции и былинных богатырей Киевской Руси. Сомнительное умение воевать порождало не менее сомнительных героев. Известная фраза "один в поле не воин" была перефразирована - "и один в поле воин, если он советский воин!".

Благодаря фронтовым очеркам дом Павлова приобрел известность, а сержант Павлов популярность, которая через 2,5 года после штурма "молочного дома" и через 1,5 месяца после окончания войны вписалась в рамки высшей награды Советского Союза.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 27 июня 1945 года Якову Федотовичу Павлову присваивалось звание Героя Советского Союза. На вопрос журналистов, кто представлял Павлова к геройству, командир полка полковник Елин ответил: "Я реляцию такую не подписывал".

Это была личная инициатива бывшего командарма 62-й армией В.И. Чуйкова. А через 15 лет вспомнили и выживших калек гарнизона дома Павлова. Тоже наградили. Так что "Золотая Звезда" Павлова - это признанные старания фронтовых журналистов, а не награда за ратные подвиги бравого сержанта. Само название "дом Павлова" не что иное, как фронтовой ориентир здания на Пензенской улице № 61. Именных домовладений в черте города было много. Рядом находились "дом Заболотного", "дом железнодорожников", "дом специалистов", "Г-образный дом", "молочный дом" и даже "дом с кукушкой". Именно так обозначались боевые рубежи на оперативных картах командиров.

Боевые заслуги сержанта Павлова ничуть не больше заслуг других бойцов взвода ст. лейтенанта Афанасьева, на которого возлагалась ответственность за оборону дома. А удостоенная награда, как и другим участникам боя 25-го ноября, - это тяжелое увечье. В действительности, по существующим фронтовым меркам, штурм "молочного дома" являлся рядовым событием, в котором рота Наумова с поставленной задачей не справилась. Раз так, то о наградах не может быть речи. Лишь в конце 1943 года Павлова наградили медалью и денежной премией за подбитый танк при освобождении Кривого Рога, а при освобождении Польши в 1944 году, - двумя орденами Красной Звезды. Но этих наград его удостоили в другой воинской части, поскольку после ранения, полученного при штурме "молочного дома", сержант Павлов в свою часть не вернулся.

Забвение настоящего подвига крылось и в неприязни личных отношений командующего армией Чуйкова с командиром дивизии Родимцевым. Ввиду того, что вся печатная и фотоинформация, разрешенная цензурой, шла из расположения 13-й гв. стрелковой дивизии, то командир дивизии Герой Советского Союза генерал Родимцев вызывал нездоровую ревность штаба армии Чуйкова: "Всю славу Сталинграда отдали Родимцеву!", "Родимцев - генерал для газет, он ничего не сделал!"

В итоге, всех собак повесили на Родимцева. После Сталинградской победы военный совет 62-й армии представил Родимцева к ордену Суворова, а потом прислал в штаб Донского фронта телеграмму с отменой представления. Таким образом, Родимцев, выдержавший всю тяжесть уличных боев за город, стал единственным командиром соединения, который не получил ни одной награды за Сталинград. Униженный и оскорбленный генерал не согнулся. Второй раз, как на урезе Волги у Соляной пристани, он выстоял и победил. А после войны непогрешимый Чуйков стал петь дифирамбы дважды Герою Советского Союза Родимцеву. Но эти дифирамбы были для простаков. Прямой и твердый Родимцев, обиженный зря, так и не простил своего бывшего командарма.

Убитых на площади 9-е Января стали собирать в феврале, а в марте закопали в братской могиле у дома Павлова... Немного позже могильный холм окантовали якорной цепью с двумя бутафорными пушчонками у входа. На большее богатый Союз Советов средств не нашел. Плита с надписью: "Богатырям России, воинам-сталинградцам, отдавшим жизнь за Отчизну, спасшим мир от фашистского порабощения" была возложена на злотые нищего Союза польских патриотов в феврале 1946 года.

А теперь самое ужасное. Могила была и продолжает оставаться безликой. На ней никогда не было ни одного имени, ни одной фамилия погибшего. Будто в яме у останков списанных в расход людей не было ни родных, ни близких, ни семьи, ни детей, ни их самих. Солдат имел имя лишь тогда, когда держал в руках винтовку, а выпустил ее из рук - становился ничем. Время перемешало кости, а ритуальное кощунство, с которым хоронили убитых, лишило их человеческой памяти. В городе насчитывалось 187 братских захоронений - и ни одного имени! Это не оплошность. Это предательская установка сверху, где решили, что на всех павших защитников Сталинграда достаточно одной могилы испанца Рубена Ибаррури. Видимо, горе Долорес Пассионарии совсем не слезы наших собственных матерей.

И все-таки эти мертвые живы, поскольку яма на площади 9-е Января является не могилой безвестных солдат, оприходованных временем, а "табельных" людей 7-й стрелковой роты ст. л-та Наумова, которая входила в состав 3-го батальона 42-го стрелкового полка дивизии Родимцева. Дивизия и полк в войне сохранились. Живы еще и люди, пролитую кровь которых мы топчем собственным бездушьем на злом клочке земли, успевшем трижды сменить свое название (пл. 9-е Января, пл. Обороны, пл. Ленина). Будет и четвертое, но вряд ли оно оставит память потомкам о кровавых разводах на грязном снегу оставленных Аникиным, Александровым, Афанасьевым, Бондаренко, Вороновым, Глущенко, Довженко, Дроновым, Иващенко, Кокуровым, Мурзаевым, Мосияшвили, Павловым, Ромазановым, Свириным, Турдыевым, Черноголовым, Шаповаловым, Якименко...

Более того, необходимо вытащить из цепких объятий братской могилы имена тех, кому эта площадь стала последним пристанищем:

- лейтенанта В. Довженко, командира 7-й роты;

- ст. лейтенанта Ивана Наумова, командира 7-й роты;

- лейтенанта Кубати Тукова, разведчика;

- мл. лейтенанта Николая Заболотного, командира взвода;

- мл. лейтенанта Алексея Чернышенко, командира взвода;

- рядового И.Я. Хаита;

- рядового Файзуллина;

- рядового А.А. Сабгайда;

- рядового И.Л. Шкуратова;

- рядового П.Д. Демченко;

- рядового Давыдова;

- рядового Карнаухова;

- ст. лейтенанта Н.П. Евгеньева;

- мл. лейтенанта Ростовского;

- лейтенанта А.И. Остапко;

- сержанта Пронина;

- рядового Савина.

(Последние пять человек погибли 30.01.43 г. в последнем бою на площади 9-е Января.)

Как знать, сколько нужно дописать имен, чтобы заполнить могильную траншею? И где их взять, поскольку в ней покоятся не только гвардейцы 42-го стрелкового полка. Мы обязаны вернуть "отдавшим жизнь за Отчизну" украденные нашим стадным цинизмом имена, поскольку, обретая имя, они вернут себе жизнь. Каждый погибший воин должен быть предан земле на солдатском кладбище, и не в "коммуналке" с казенной надписью "павшим героям", а в индивидуальном именном захоронении с обязательной памятью, чтимой не только родными и близкими. Об этом настало время болеть голове, так как хамское отношение к поминальным обычаям и погребальному ритуалу лишает нас главного - духовного и нравственного оздоровления всей нации.

В конце ноября руководство враждующих сторон вознамерилось оставить в сердцах солдат ноющую боль и память о пережитом. По инициативе Гитлера штабу 6-й армии вменили в обязанность представить к 25 ноября свои эскизные соображения к оформлению памятной "Сталинградской медали". Однако эта идея, в силу сложившейся днем раньше фронтовой обстановки, погибла в образовавшемся "котле".

Позже памятный знак за Сталинград все-таки учредили. На лицевой стороне знака изобразили руины города, а на обратной - надпись: "Никаких переговоров. Только победа!"

Идею Сталина воплотили в жизнь. 22 декабря 1942 года, в Москве, была учреждена медаль: "За оборону Сталинграда". Таким образом, военное и политическое руководство советской армии, не захотев чисто по-человечески отдать последний долг своим погибшим воинам, решило помпезно и дешево откупиться, повесив на грудь оставшимся жить бронзовый жетон за Сталинград.

В ноябрьском эпилоге Балкан, наступившая весна стала настойчиво гнать из подвалов и развалин едкий запах разлагавшихся трупов. Местные власти заторопились и к концу марта павших свидетелей человеческой трагедии с площади 9-е Января убрали.

На свалке Собачьей бойни сожгли трупы немцев, в осиротевшие окопы побросали останки горожан, а в братские ямы скопом зарыли убитых красноармейцев.

Все! Дело сделано".

Имя земляка в документах и книгах

В документах Центрального архива Министерства обороны РФ Алексей Никифорович записан так: "72/Чернушенко Алексей Никифорович/младший лейтенант/командир стр. взвода/ВЛКСМ/1923 Алтайск. кр. с. Шепуново Шепуновский р-н/ Шепуновским (РВК – Е.П.) Алтайский кр./Убит 25.11.1942/(Где похоронен) город Сталинград/ мать: Чернушенко Варвара Петровна Алтайский кр. Шепуновский р-н Шепуновский с/c с. Шепуново". (ЦАМО ф. 58, оп. 18001, д. 658, стр. 36/36) донесения под архивным номером 145, составленного 6 декабря 1942 г.

На этой же странице имена:

- мл. лейтенанта Николая Заболотного, командира стр. взвода ("дом Заболотного" - см. выше);

- ст. лейтенанта Ивана Наумова, командира 7-й стр. роты;

- гв. лейтенанта Кубати Тукова, зам. командира роты по политчасти ("разведчика" - см. выше).

"Выполняя приказ командира, полковника И.П. Елина, в конце сентября сержант Я.Ф. Павлов с тремя бойцами проник в дом и обнаружил в нем около 30 мирных жителей – женщин, стариков, детей. Разведчики заняли дом и в течение двух суток удерживали его.

На третьи сутки на помощь отважной четверке прибыло подкрепление. Гарнизон "Дома Павлова" (так он стал именоваться на оперативных картах дивизии, полка) состоял из пулеметного взвода под командованием гвардии лейтенанта И.Ф. Афанасьева (7 человек и один станковый пулемет), группы бронебойщиков во главе с помощником командира взвода гвардии старшим сержантом А.А. Собгайдой (6 человек и три противотанковых ружья), 7 бойцов-автоматчиков под командованием сержанта Я.Ф. Павлова, четырех минометчиков (2 миномета) под командованием младшего лейтенанта А.Н. Чернышенко. Всего 24 человека". (Из путеводителя по г. Волгограду - "Площадь им. В.И. Ленина")

"…Но ту торцовую стену, что обращена к Волге, так и оставили непобеленной. По-прежнему, "по-военному" краснеет кирпич, а на бетонной части стены художественной резьбой начертаны бессмертные имена гвардейцев героического гарнизона и тех, кто стоит сейчас здесь, рядом со мной, и тех, кто не вернулся из своего последнего боя. А не вернулись многие: Александров, Черноголов, Собгайда, Довженко, Бондаренко, Хаит, Свирин, Чернышенко, Ефремов и другие. Не так давно старые раны оборвали жизнь гвардии рядового автоматчика Мосиашвили, а также одного из лучших снайперов Сталинградского фронта — Анатолия Чехова, часто "охотившегося" вот из этих окон..." (Родимцев А.И. Гвардейцы стояли насмерть. — М.: ДОСААФ, 1969).

"Всех вражеских атак не счесть. Их было настолько много, что ни Афанасьев, ни Павлов не брались рассказать о каждом налете фашистов. Но один бой им был почему-то весьма памятен. Их тогда было всего семнадцать человек (это позже в гарнизон дома влилось пятеро минометчиков под командованием лейтенанта А. Чернышенко). А гитлеровцев, бросившихся на здание, — в десять раз больше"... Не всем героям суждено было выжить. Пали в боях за Дом Павлова Чернышенко, Свирин, Хаит, дальше на дорогах войны сложили головы Александров, Черноголов, Довженко, Бондаренко, Сабгайда. В послевоенные годы не стало Афанасьева, Мосиашвили. Умер Павлов…" (Левин Ю.А. Солдаты Победы. — Екатеринбург: Банк культурной информации, 2005).

"К 25 ноября фронт 6-й армии сократился до 200 км. В окружение попали:

Штаб 6-й армии;

IV, VIII, XI, LI армейские корпуса и XIV танковый корпус;

14, 16 и 24-я танковые дивизии;

3, 29 и 60-я моторизованные дивизии;

44, 71, 76, 79, 94, 100, 113, 295, 297, 305, 371, 376, 384 и 389-я пехотные дивизии;

20-я румынская пехотная дивизия:

1-я румынская кавалерийская дивизия;

243 и 245-й батальоны штурмовых орудий;

2 и 51-й полки реактивных минометов;

91-й полк ПВО и более 150 артиллерийских подразделений, саперных и строительных батальонов, батальонов военной полиции и другие вспомогательные подразделения.

Всего на 25 ноября в составе частей 6-й армии в "котле" было 284 тыс. человек. В эту цифру входят XXXXVIII танковый и IV армейский корпуса, перешедшие в подчинение Паулюса из состава 4-й танковой армии, а также две румынские дивизии (1-я кавалерийская и 20-я пехотная дивизии, 12607 человек)". (Исаев А.В. Сталинград. За Волгой для нас земли нет. — М.: Яуза, Эксмо, 2008).

Подготовил Е.Платунов