Василий Диулин, врач скорой помощи: «Если на кону стоит жизнь людей, я готов нарушать правила»

– Ваша работа на месте теракта в Красноармейском районе была признана администрацией скорой медицинской помощи высокопрофессиональной и безукоризненно четкой. Был ли у вас раньше опыт работы в экстремальной ситуации?

– Опыт работы с тяжелобольными в экстремальных ситуациях у меня довольно большой: раньше я работал на обрушении зданий, взрывах газа и взрывах на шахтах. Но на теракт я попал впервые. В России я четвертый год. На Украине, где я жил раньше, терактов не было. Когда я работаю, все эмоции уходят на второй план. А потом уже, после всего произошедшего, задумываешься... Таких трагедий не должно случаться: жизнь обычных мирных людей должна быть спокойной, и ничто не должно ей угрожать. Казалось бы, мы живем в мирном государстве. А вот эта скрытая война, и по-другому я не могу это назвать, не должна касаться детей, стариков и вообще всех людей.

– По счастливой случайности вы проезжали место теракта сразу после взрыва. Как ваш экипаж узнал о том, что случилось что-то страшное?

– О том, что в автобусе произошел взрыв, я понял, только когда вышел из автомобиля скорой помощи. Я находился в салоне кареты рядом с больной – женщиной с инфарктом и отеком легких, которую мы доставляли из Кировского района в МУЗ "КБ-15", и не видел, что произошло на дороге. Водитель Алексей Власов сказал мне и фельдшеру Ирине Сердиновой, что на дороге что-то случилось, и люди просят о помощи. Я принял решение остановиться. Когда мы вышли, я увидел автобус с выбитыми стеклами, большое количество людей вокруг, внутри салона много пострадавших. Мы начали выбивать двери, попросили находящихся рядом людей помочь нам. Водитель автобуса очень нам помогал. Спасибо обычным волгоградцам, которые останавливались, помогали эвакуировать раненых до больницы, везли их на своем транспорте. Они проявили участие к попавшим в беду людям и не побоялись этого страшного зрелища.

– Я понимаю, что все-таки сложно вспоминать то, что вы увидели в салоне. Тем не менее, вы были одним из первых людей, кто туда зашел...

– Картина жуткая... Все вокруг разворочено. Лежат трупы, оторванные конечности. Все присыпано пеплом. Вещи разбросанные. Раненые в тяжелом состоянии, их муки, выражения их лиц... Запомнилась женщина, которая везла игрушки. То ли в детский садик, то ли еще куда-то. Она очень беспокоилась об этих игрушках. Она не думала, что ей плохо, говорила: "Там игрушки у меня под сиденьем, пожалуйста, передайте их в детский садик! Я их не довезла". То есть, казалось бы, человек, который испытывает страшные муки, думает не о себе, а о детях. Вот это очень сильно врезалось в память. Или женщина в возрасте, которая просто не могла выйти сама из автобуса, но при этом говорила нам: "Ребята, занимайтесь теми, кому хуже, я посижу, я потерплю". Это меня очень поразило и растрогало. А сама обстановка – тяжелая, потому что при виде лежащих людей, которым ты уже не можешь помочь, становится очень горько... Слава богу, что там не все взрывные устройства сработали. Если бы это произошло, жертв было бы значительно больше.

– Не рисковали ли вы жизнью пациентки, которая находилась в вашей карете скорой помощи, бросив все силы на помощь раненным пассажирам автобуса?

– Во время транспортировки состояние больной было тяжелое. Когда нас остановили, я спросил, как она себя чувствует и сможет ли продержаться некоторое количество времени. Спасибо этой женщине огромное, что она согласилась, что ее родственница нам позволила это сделать... С ее разрешения мы стали помогать людям. Она была под контролем, потому что мы постоянно подходили к машине, спрашивали о ее состоянии, наш водитель оперативно менял ей кислород, чтобы она дышала. Мы доставили пациентку в больницу в состоянии средней тяжести и передали в реанимацию кардиологического отделения 15-й больницы.

– В салоне было много тяжелораненых людей. По какому принципу вы решали, кому оказывать помощь в первую очередь?

– Это, наверное, уже профессиональное, выработанное годами, когда ты смотришь на больного и тут же, "с порога", ставишь диагноз. Так было и здесь. Зашел в салон автобуса, оценил ситуацию, посмотрел, какие больные требуют неотложной помощи, каким людям помощь уже не нужна... В этом и заключается этап сортировки в чрезвычайных ситуациях, когда ты должен больных разделить по категориям: тех, кто не нуждается помощи, тех, кто нуждается в первоочередной помощи, и людей, которые нуждаются в помощи отсроченной. Когда видишь больного с оторванной конечностью, конечно, помогаешь ему в первую очередь, потому что у него шок. Когда видишь, что лежит тело без признаков жизни... подошел, пощупал пульс. Какая здесь помощь...

– В подобных ситуациях счет идет на секунды. Как вам удалось справиться с волнением и настроиться на решительные действия?

– Волнения не было. Когда я вижу больных или пострадавших, у меня в голове только одна мысль – оказать им помощь. Я думаю, у каждого медработника, сотрудника скорой помощи это стоит на первом месте. Волнение возникает уже потом, когда ты оцениваешь свою работу и переживаешь: правильно ли я сделал или нет? Достаточно ли профессионально выполнил свою работу? И тогда уже начинаешь переживать за это. У меня растерянности не было, потому что я уже попадал в чрезвычайные ситуации. Я просто видел больных, пострадавших, которым надо было оказать помощь.

– О чем вы думали в тот момент?

– Была жалость и сострадание, потому что без этого нельзя... Поймите, когда у человека оторваны конечности... У него боль, и ты ее чувствуешь, пропускаешь ее через себя. Даже когда человек без сознания, ты понимаешь, что ему все равно больно. Эта боль передается и тебе.

– Понимали ли вы, что, заходя в салон автобуса до прибытия оперативных служб, вы не только нарушаете установленные правила, но и рискуете жизнью?

– Я это понимал, конечно. Но когда люди могут умереть, и время идет не в твою пользу, ты вынужден переступить через эти правила. Скажу так: я и раньше это делал, когда нужно было вытаскивать людей из-под завалов. Если я снова окажусь в ситуации, когда соблюдение правил будет стоит жизни людям, которым я мог бы помочь, я снова буду нарушать правила.

– Что вы почувствовали, узнав, что на месте происшествия, буквально под вами, была невзорвавшаяся граната?

– Я служил в армии и знаю, что граната сама по себе не взорвется, пока не приведешь ее в действие. То, что там была мина или еще что-то – об этом я не знал. Если бы знал, постарался бы всех подальше отвести от автобуса, а сам бы, наверное, продолжал работу дальше. Потому что я не могу отступить от своих принципов. Когда человеку плохо, а я стою в стороне... Я так не могу. Потому что жизнь людей, даже если бы один человек погиб, но спасли бы десять человек, пять человек, стоила бы этого.

– Вы можете вспомнить, скольких людей вы вытащили из салона?

– Когда мы приехали, в салоне было семеро "тяжелых" пострадавших. У четверых из них было состояние крайней тяжести, мы их вытаскивали. Еще там были три женщины пожилого возраста, которые не могли самостоятельно выбраться, потому что заклинило двери. Этих людей я помню. Все остальные, которым оказывалась помощь на улице, и которые подходили, советовались, всплывают у меня в голове как общая картинка – я даже лиц не помню. Я видел только тяжелораненых. Я отключился от окружения, потому что по-другому невозможно оказать необходимую помощь. Это моя тактика, выработанная годами.

– Работу службы скорой помощи в Волгограде принято ругать, но в страшный день 21 октября она оказалась на высоте. Но большинство СМИ обошло эту тему стороной. Не обидно?

– Это не только в Волгограде такое отношение, так происходит везде. К медикам вообще не очень хорошо относятся. Все считают, что мы холодные и бессердечные, не любим больных. Наверное, у людей есть предпосылки так думать. Но не все такие. И то, что нас, как вы сказали, обделяют вниманием СМИ, меня не волнует. Я выполняю свою работу, которую должен делать. Мнение людей, конечно, важно для меня, но я его стараюсь не принимать близко к сердцу, потому что понимаю, что не все люди одинаковые и не у всех плохое отношение к работникам скорой. Адекватный человек вряд ли себе позволит высказаться в отношении медиков негативно. Мы спасаем жизни. Многие обижаются, что скорая помощь очень долго едет, но это не от нас зависит. На нашей работе сказывается состояние дорог города, пробки, наплыв вызовов. Когда их много, а машин и медперсонала не хватает, конечно, люди будут злиться. Если бы мы могли добраться к человеку через минуту, то это было бы прекрасно. Но, к сожалению, это не в наших силах.

– Вы можете дать оценку своей работе и работе своего экипажа в целом?

– Оценку моей работе будет давать моя администрация. Я лично хочу поставить не только своему экипажу, но и всей службе скорой помощи Волгограда за работу на месте теракта высшую оценку. Коллеги рисковали жизнью вместе со мной, они грамотно работали и делали все, что нужно. Спасибо огромное Ирине и Алексею, потому что без них я тоже был бы, скажем так, мало полезен. Их помощь была огромной. Ирочка – молодец, хорошо сработала. Спасибо тем бригадам, которые приезжали и сразу включались в работу без разных вопросов и промедлений. Все быстро делали, забирали больных, оказывали помощь, увозили их в стационар. Они не смотрели, какой перед ними больной – тяжелый или нет, фельдшерская ли это бригада или врачебная, они брали и работали с больными. Не ожидал даже, что у всех нас так быстро и слаженно получится разобраться с последствиями этой трагедии. Я очень горжусь, что работаю в таком коллективе.

– Как ваши близкие относятся к вашей работе? Гордятся ли вами?

– С места трагедии мы ехали объездными путями, потому что все было перекрыто, прибыли на нашу подстанцию. Я сначала заполнил всю документацию и уже потом позвонил жене, дочери, маме. Супруга сказала мне: "Держись, крепись, главное, что все обошлось". А дочь всегда мне говорит: "Папа, я горжусь тобой, потому что ты выполняешь работу, от которой зависит жизнь людей". Она всегда мною гордилась, и я ей тоже горжусь.

– А вы сами понимаете, что ваш экипаж совершил героический поступок? Была ли мысль о том, что вы не зря прожили день 21 октября 2013 года?

– Каждый день, когда я ухожу с работы, у меня всегда присутствует мысль, что я не зря прожил день, потому что кому-то помог и сделал то, что от меня требовалось. После эвакуации раненых с места трагедии у меня была только одна мысль: "Наконец-то это все закончилось". Хотя и промежуток времени прошел небольшой, чуть меньше часа, но эти человеческие страдания... Они ужасны. Чем мне нравится моя работа? Я вижу ее результат практически здесь и сейчас – через час, полтора, два. Я приехал, оказал помощь и больному стало легче. От осознания, что я добросовестно сделал свою работу, становится легче и мне. Мне это доставляет удовлетворение.