Владимир Хотиненко: Буквальной исторической правды не существует

"Политический журнал" опубликовал интервью с известным кинемотографистом, уроженцем Алтайского края, Владимиром Хотиненко. Его тема - последняя работа режиссера - "1612 год. Хроники Смутного времени", посвященная последним годам Смуты.

Фильмы Владимира Хотиненко, как, впрочем, и он сам, в рекламе не нуждаются. Автор "Мусульманина", "Гибели империи", "72 метров" после каждой своей новой картины заставляет говорить о себе и критику, и зрителей. Вот и новая работа – картина "1612 год. Хроники Смутного времени" – также не явилась в этом смысле исключением. Появившись на экранах кинотеатров в начале ноября как по заказу к новому всероссийскому празднику – Дню народного единства, – она сразу же стала главным кинокультурным событием уходящего года.

– Владимир Иванович, как родилась идея сделать эту картину? И откуда этот интерес к русской истории, который, впрочем, отмечает многие ваши работы?

– Интерес к русской теме, к истории для меня вполне естественен. Я много кем хотел быть, в том числе и летчиком-космонавтом, но в частности я хотел стать историком, археологом, и это у меня было достаточно длительное увлечение. Но это все скорее следствие, а не причина.

А причина… Все у нас идет от семьи, от родителей, все идет от детства. Что же касается именно этой картины, "1612 год", то я на эту тему просто наткнулся. Хотя в школе мы все это проходили: Иван Сусанин, Смута, Семибоярщина, все это было знакомо…

– Проходили, надо сказать, довольно поверхностно.

– Но хотя бы так, и на том спасибо. А когда я заканчивал Высшие режиссерские курсы, то у меня была тема, определенным образом связанная с пост-Смутным временем. И поскольку я люблю в работе изучать контекст эпохи, то тут я и наткнулся на материалы о самой Смуте.

Так что идея фильма у меня зародилась лет 25 тому назад. Тогда у меня еще не сформировалось то представление об истории вообще и о Смутном времени в частности, как сейчас. Сейчас я определенно знаю, что буквальной исторической правды не существует. Это надо понимать. Хотя это не отменяет профессии историка, стремящегося докопаться до истины. Но в принципе никто не имеет права утверждать, что он рассказал всю правду о Смутном времени, так же как и о каком-либо другом. Я боюсь, мы не способны рассказать всю правду о временах даже двадцатилетней давности, не говоря уж о том, что было 400 лет тому назад.

Всей исторической правды ни по какому времени не существует. Вопрос в другом. Если делается художественное произведение, то автор должен себя чувствовать чуть свободнее. Ведь никто не отменял художественную интуицию, никто не отбирал у художника права на вымысел.

– Отклики и рецензии на "1612" частью ругательные, пронизаны разочарованием от того, что фильм не оправдал ожиданий. Хотели что-то пафосное, с боярами в собольих шубах и гуляющими под ручку Мининым с Пожарским. А вы сняли не то русское фэнтези, не то плутовской роман, в общем, что-то определенно не то…

– Если б не было юмора, не было жизни, то вышло бы, возможно, что-то тяжеловесное. И вы правы, ведь ждали-то абсолютно хрестоматийную историю. Однако не увидели ни Минина, ни Ивана Сусанина. Но с таким же энтузиазмом набросились бы на меня, если б, не дай бог, я выполнил такую хрестоматийную иллюстрацию и сделал этакое кондовое заказное произведение. Мне важнее не то, что чьи-то ожидания не оправдались, для меня важно, что пробудился интерес к этому времени. Причем острый интерес. Возникла живая дискуссия в Интернете, люди полезли узнавать правду. Все равно в одной картине нельзя было рассказать подробно ни о чем. Вообще же я обращался к массовому зрителю. И играл по определенным правилам.

Сейчас выработался такой фривольно-вульгарно-нагловатый стиль писания. И критикам моим я бы посоветовал написать в таком же стиле рецензии на "Анну Каренину" Льва Николаевича Толстого и "Преступление и наказание" Федора Михайловича Достоевского. Они могут заглянуть в газетные статьи той эпохи и увидеть, что и как тогда писали про те произведения.

– А что, кстати, означает образ единорога? Это ведь древний христианский символ, как, скажем, и та же рыба.

– Сам по себе единорог – образ чистоты, любви и незапятнанности. И правды Божьей. В народном сознании он выступал как аллегория Троицы. Считалось, что его рог защищает от всех ядов. В фильме, если помните, есть очень красивая сцена, когда столпник и единорог встречаются.

Вообще единорог попал в фильм по моей инициативе. И я горд тем, что мне удалось вернуть единорога на историческую Родину. Потому что все свято уверены: единорог – это западный образ, западный символ, западная аллегория. Такой западный персонаж с гобелена. Я, грешным делом, тоже в это верил, пока вплотную не стал изучать проблему. Оказалось, что он наш, родной российский персонаж. На троне Ивана Грозного был изображен единорог. Иван Грозный купил рог единорога за 10 тысяч золотом. И тут, кстати, мистика. Потому что в Смутные времена этот рог пропал. Его распилили казаки. И с тех пор этот образ исчезает из нашей мифологии. А так про него существует множество песен, преданий и сказаний.

– А какова реакция нынешней молодежи на "1612 год"?

– А у тех, с кем я общался, реакция была очень хорошая и живая. Если б все отреагировали единодушно в нынешнем стиле – клево, круто, замечательно, а потом вышли из зала и забыли – это было бы грустно. Произошло главное: фильм вызвал живую дискуссию, живую реакцию.

Я столько для себя за эти дни совершил открытий! Скажем, что мы значительно более политизированны, чем образованны. И это печально. Например, в довольно амбициозной форме встал вопрос: "Откуда столпник, где это Хотиненко нашел в России столпников?" Но, если вы такие умники, загляните хотя бы в святцы, в жития святых. И там вы найдете очень известных наших русских столпников. Апломб вообще чудовищный. Словно я вчера решил снимать, а сегодня снял. Я изучил очень много материалов, уж побольше моих оппонентов. Но все равно все происходящее – хорошо. Это я могу сказать точно. И на следующий год люди узнают, что такое 4 ноября. И это меня греет.

– А что такое, на ваш взгляд, Смута и кончилось ли на Руси Смутное время? Ведь мы за 100 лет пережили и смуту 17-го года, и смуту 91-го. Какова вообще идейная подкладка картины, если она была?

– Я много об этом думал, что вполне естественно. Смутное время было у всех. Примерно в это же время было оно в Японии, мы его отыщем и в Европе. Интересно, что там эти эпохи не получили такого названия. А у нас – да. Я бы даже назвал тот период Великой Смутой. Потому что Россия вообще могла бы прекратить свое существование. Но в такие моменты сосуд очищается. А потом заполняется заново. Такое время сродни периоду душевной меланхолии, замене старых мехов на новые. Смута происходит, конечно, не где-то, а в умах. Но главное – это отсутствие законной власти. Отчего у меня и возник образ пустого трона. Потом стали говорить, что накануне президентских выборов это призыв к монархии, и прочие глупости. Что это госзаказ.

– А госзаказ был? Деньги бюджета были?

– О каком-либо госзаказе и говорить смешно. Если б он существовал на том уровне, как когда-то, то я был бы счастлив. Но государственных денег здесь был мизер. Во-вторых, это было предложение, а не заказ. Меня ни в какие рамки не ставили. Ни в идеологические, ни в художественные. Если б пожелали делать фильм для молодежи, так я и так делал его для молодежной аудитории. Потому что именно она заполняет зрительные залы.

Мне жаль всю нашу окололиберальную критику, которая пришла посмотреть "госзаказ". И когда никакого сталинского госзаказа не увидели, то испытали сильное раздражение. Статьи-то уже были придуманы и написаны. Пришлось искать что-то другое. Стали шарить по карманам. Выуживать что-то абсурдное. Отчего же такую ярость вызвала, в общем-то, незамысловатая картина? Отчего во всех изданиях пошла ругань? Если это безделуха, зачем же тратить столько усилий?

– Сказать, что маститый мастер на этот раз провалился, и закрыть тему. Но ведь в вашем фильме сильны христианские мотивы. Присутствует определенная символика. Есть там и тема противостояния католической экспансии. А вам как кажется – лежит ваш фильм в русле христианского кино, таких фильмов, как "Андрей Рублев" или "Остров"?

– Вопрос интересный. "Андрей Рублев" вообще-то моя любимая картина. Но смотрите, когда она создавалась. В застойные коммунистические времена. И тем не менее появилась великая картина. Я ее люблю. Что касается фильма "Остров", я вообще-то не обсуждаю коллег, но мне кажется, что это не вполне православный фильм. Хотя он интересен своим феноменом, тем, что благодаря этому фильму люди задумались над основным содержанием своей жизни. Но я вообще боюсь очень правильных фильмов, где часто нет ни художественного, ни духовного открытия. А ведь даже в житиях святых очень много конфликтных ситуаций. Человек был разбойником, а стал святым. Мария Египетская была гулящей девкой, а стала великой святой. Интересен путь человека. Еще Христос говорил, что пришел именно к заблудшим.

Если же иметь в виду создание православных фильмов, то их не должно быть много. Всякий фильм либо духовный, либо не духовный. Я в это дело тоже недавно внес свою лепту, сняв документальный фильм "Паломничество в Вечный город". Это был совместный проект РПЦ и Ватикана. Работа была фантастически интересной. Жаль, что у нас нет программы духовно-просветительского кино для детей. Властной воли нет, потому и денег нет.

– А каково вообще положение с отечественным кино сегодня?

– Положение дел с кино неплохое, но все идет синхронно с развитием общества.

Когда-то, когда кино наше буквально лежало в руинах, меня спрашивали: а какими будут приметы выздоровления нашего кино? Я тогда сказал: "Вот вы пойдете на стадион, и на матче там будут сидеть люди. Потом пойдете в кинотеатр, и там тоже будут сидеть люди". Было время, когда люди разбежались по норам и просто выживали. А теперь появилась потребность что-то смотреть вместе, в чем-то соучаствовать, сопереживать. Это очень важная составляющая для существования общества. Единственно, нам нужно вернуться к тому уровню существования кинематографа, который был когда-то. Сейчас пять миллионов посмотрят фильм, и это считается грандиозным успехом. Во времена моей юности это считалось провалом.

– А каков был ваш путь к вере?

– Ну, я не был в детстве крещен. И у меня было довольно-таки атеистическое мышление. Хотя Пасху мы в семье отмечали, и это было хрупким мостиком между безверием, атеизмом и ощущением веры. Я был уже довольно взрослым человеком, мне было 28 лет, и я учился на Высших режиссерских курсах. И тут мне словно палкой по голове ударило. Я почувствовал, что если я в ближайшее время не приму крещение, то не смогу жить. Это все возникло внезапно и совершенно непреодолимо. Несмотря на то, что меня пугали тем, что, мол, у тебя профессиональная карьера может поломаться, как бы это тебе не навредило. Но меня эти опасения доброхотов совершенно не интересовали. В 1980 году я крестился, потом был долгий путь воцерковления, долгое полудикое существование. Но в последние годы я уже вышел на правильный путь.

– Продюсером картины "1612 год" выступил Никита Михалков. Какова была его роль?

– Никита Михалков мне позвонил и спросил – не хочу ли я снять фильм о Смутном времени? На что я сразу сказал: "Да, хочу". И сразу вступил на это поле. Сроки были очень ограниченные, и потребовались колоссальные усилия и от меня, и от моих помощников, чтобы все подготовить и в конце концов снять.

С Никитой Михалковым мы встречались на стадии сценария, затем смотрели материал, и он был абсолютно деликатен. Какие-то его рекомендации я учитывал, какие-то не учитывал…

– Не секрет, что Никита Сергеевич большой поклонник монархической идеи, и критика сразу же обратила внимание на то, что в вашей картине эта тема в полной мере присутствует…

– Говорить о том, что Михалков мне продиктовал идею монархизма, а я ее реализовал на экране – абсолютно бессмысленно, глупо, по одной простой причине. Я сам, строго говоря, монархист. И мне ничего диктовать не надо. Одна американская газета опубликовала статью про наш фильм. И напечатала там мою реплику. Я им сказал, что ничего не имею против демократии как таковой, но природа нашего общества – царистская.

Сейчас она вот такая, а может, и навсегда, на все времена такая. Может быть, государство наше совершит такой кунштюк, что все вновь вернется к монархизму. Никто ведь не знает. Ссегодня совершенно очевиден кризис мысли либеральной, демократической, ежу понятно, что никаких свободных выборов не существует, существует свобода манипуляции обществом. И говорить о выборе народа в так называемых демократических обществах в чистом виде совершенно не приходится. Это искусство манипулирования и пиара, больше ничего. Только очень наивный или заблудший человек может кричать, что у нас демократия, а у вас – нет. Кризис всех основополагающих идей налицо. И никаких новых, увы, нет.

– В вашем фильме высокий уровень батальных сцен, высокий уровень компьютерной графики. Недаром фильм называют блокбастером…

– Там есть совершенно уникальные вещи. Никто ведь не показывал летящие ядра. Технологии со времен "Зеркала для героя", где тоже были так называемые комбинированные съемки, – это просто небо и земля. Сейчас я один из апологетов компьютерной графики. Это никакая не игрушка для "Гарри Поттеров", а абсолютно естественная фаза развития кинематографа. И не способ сотворить что-то эдакое, а абсолютно естественная среда.

Ведь благодаря компьютерной графике ты можешь осуществить все. Можно придумать любое пространство, любые сооружения. У меня в "Гибели империи" есть любимый кадр, когда из тумана выплывает броненосец. С ржавчиной, пушками, людьми, с бросающим окурок матросом. А ведь броненосцев на свете нет, и давно. Их 100 лет как нет. А у меня есть. И он там со всеми деталями, со всеми подробностями. То есть компьютерная графика – это идеальный способ осуществления мечты.

– На картине работали и ваши сыновья, Илья и Денис. Легко ли было реализовывать такой семейный подряд?

– Было предложение, с которым я обратился к моему сыну Илье, вполне самостоятельному режиссеру – у него есть свои картины, – и к Денису, который тоже вполне сложившийся оператор. Мне было трудно обратиться к кому-то постороннему со своей просьбой. Мне нужна была вторая съемочная группа. Обычно она доснимает детали, все то, что не успела сделать основная группа. А мне от них требовалась самостоятельная и очень творческая работа. Поэтому я и обратился с этой просьбой. И они все это замечательно осуществили – так, половину всех батальных сцен снимали именно они.

Вообще что я хотел? Я делал картину, которая мне самому в подростковом возрасте понравилась бы. Так что картина "1612 год", если угодно, это мое мальчишество. О чем я не жалею и не пожалею никогда в жизни.

– Несмотря на все критические стрелы?

– Абсолютно. Они давным-давно пролетели и никуда не попали. Вообще, для меня это не стрелы, а коровьи лепешки. Случайно наступишь и потом просто вытираешь ногу. Это абсолютно безопасно, но неприятно. Вытер – и на следующий день забыл. Просто когда пытаешься на очень достойном уровне сделать некое зрелище и натыкаешься на явное неприятие и предвзятость – это неприятно. Ведь бюджет еще не самое главное, деньги еще надо уметь потратить. В Америке, чтобы сделать такое кино, денег потребовалось бы значительно больше. На порядок.

Хочется, чтобы просто объективно оценили работу и то новое, что было в фильме. Меня поражает, что, скажем, пропустили такой кадр, такую киношутку, когда герой на уроке фехтования листает страницы книги, пока испанец сражается с Косткой, и мимоходом изобретает кино. Ну, хоть бы кто заметил и сказал. Эта невнимательность говорит, что смотрели все в раздражении. Отчего глупости эти несусветные, все эти "Поттеры" и прочее, никакой агрессии не вызывают? А это невинное произведение вызвало такую острую реакцию.

– А публика ходит?

– Залы полные, позавчера еще нельзя было попасть на вечерний сеанс в "Родину".

– Знаю, что будет четырехсерийная телевизионная версия. В какой стадии работа и когда и где она выйдет?

– Я очень жду этого по многим причинам. Ведь не все люди могут ходить в кино. И для меня важно показать фильм на телеэкране. К тому же расширенную версию. У меня много материала, в телеверсии будут и другие драматургические ходы, Костка будет там попадать в плен. В известном смысле это будет другое кино. Какой канал, пока не решено. Демонстрация сериала состоится в следующем году.

– А как вы отбираете сценарии, как находите темы для новых работ?

– Всё по-разному. У меня был фильм "Рой", который я очень люблю, но из-за разрушения СССР и гибели тогдашней системы проката он до широкого зрителя не дошел. Его идея возникла так. Я летел в самолете, и в кармашке на спинке кресла лежал журнал, где была напечатана вторая часть романа Сергея Алексеева. Я его открыл, прочел описание схватки собаки с медведем, очень пронзительную сцену. И задумал сделать картину. Вот как к такому появлению идеи относиться? Судьба. Вообще таких моментов у меня было немало. Хотя часто бывает, что сама идея рискованна, собственно, почти все мои фильмы такие. И "Мусульманин", и "Гибель империи", и другие работы.

Но вспомним того же Достоевского. "Преступление и наказание" – ведь это, по сути, криминальная история. Но разве роман узнали бы, даже за границей, без вот такой криминальной подкладки? Это эталон нравственных поисков, но ведь автор вполне сознательно взял вот такую историю. Он хотел, чтоб роман прочли максимально широко, и выбрал практически бульварную ситуацию. Из желтой прессы. Вообще неважно – что, важно – как. Это самое главное.

– Вы уже говорили, что у вас есть три проекта, из которых вы выбираете. Определились уже с новой работой?

– В принципе определился. Но озвучивать не хочу. Боюсь, что рыбка с крючка сорвется. Хотя это будет историческое кино. Про современность материала я пока найти не могу. Нет, я не прячусь от современности как в монастыре, просто не попалось достойного сценария. Если будет хорошая современная история, которая пробудит во мне интерес, я буду ее снимать. Почему нет?

– В каждой вашей работе вы стараетесь приблизиться к реальному взгляду на историю, отойти от мифологии и мифотворчества. Что вам помогает в работе? Исторические книжки читать любите?

– Вообще люблю и всегда любил. Сегодня я могу на равных говорить с любым специалистом по истории русской Смуты начала XVII века. Я достаточно много изучил материалов. Я весьма давно этим занимался. К тому же у меня всегда есть хорошие консультанты, способные дать хороший совет. Любимые историки у меня есть, тот же Ключевский. Но вот вам пример – Иосиф Флавий. По его "Запискам" изучают период Иудейских войн. А правильно он написал или нет, никто ведь этого не знает. Доказать ничего нельзя. А к его книге относятся как к историческим свидетельствам, вообще-то говоря.

Одна из моих настольных книг – "Галльские войны" Юлия Цезаря. Опять же этот период и тогдашняя ситуация в Европе изучаются по "Галльским войнам". Потому что это некое подробное свидетельство. А вот в какой степени это правда, и насколько автор себя выпячивал – неизвестно.

Я люблю читать документы, первоисточники, но книги люблю именно такого вот плана.

– А духовные книги читаете?

– Да. Я вообще жития читаю каждый день. Великим Постом перечитываю все Евангелия. Это для меня важно. Иногда Ветхий Завет перечитываю. Наступает ступор какой-то, возникает какой-то вопрос нерешенный или какая-то сложная ситуация – и я обращаюсь к библейским текстам. И вопрос часто как-то находит свое разрешение.

– Владимир Иванович, скажите, есть ли у вас мечта?

– 20 с лишним лет тому назад я снял фильм "Зеркало для героя". Это было время, когда мы теряли страну. Зрители, сегодня смотревшие мою новую картину, по преимуществу даже моложе 20 лет. И воспитывались они в чужой стране. Они получали воспитание в полуразрушенной стране. Мне бы очень хотелось протянуть еще лет 20, чтобы увидеть, какова будет реакция еще одного поколения на какой-нибудь мой новый фильм, поколения, воспитанного в более или менее человеческих условиях.

– Бог даст, еще увидите. Спасибо.

Беседовал Евгений ДАНИЛОВ

ДОСЬЕ

Владимир ХОТИНЕНКО родился в 1952 г. в Славгороде Алтайского края. Окончил Свердловский архитектурный институт, в 1978–1982 гг. – художник-постановщик на Свердловской киностудии, участвовал в создании фильмов "Гонка с преследованием", "Дым Отечества", "Казачья застава", "Вот такая музыка". Работал у Михалкова ассистентом на картинах "Обломов", "Пять вечеров", "Родня". В 1981 г. окончил Высшие курсы сценаристов и режиссеров. Дебютом Владимира Хотиненко как постановщика стала приключенческая картина "Один и без оружия", снятая им в 1984 г. совместно с П. Фархутдиновым. Большой отклик вызвали фильмы Владимира Хотиненко "Зеркало для героя" (1987), "Макаров" (1993), "Мусульманин" (1995), "72 метра" (2004). В 2001 г. режиссер начал сотрудничество с телевидением, выступив в качестве постановщика четырех частей "возрожденного" сериала "Следствие ведут знатоки", а в 2004 г. поставил сериал "Гибель империи". Владимир Хотиненко был сценаристом и продюсером нескольких своих картин. Преподает во ВГИКе режиссуру игрового кино.