Военные истории на amic.ru: Путь одного бойца

Сегодня, 7 мая, в редакцию ИА "Амител" читатель по имени Андрей прислал для раздела "Военные истории на amic.ru" рассказ о  своем деде-фронтовике - подполковнике Болотове Иване Дормидонтовиче. Предлагаем читателям ИА "Амител" ознакомиться этим рассказом:

"В военных баталиях принимали непосредственное участие два моих деда и бабушка. Ещё одна - трудилась в тылу. Впечатления о своей молодости и тех героических годах один из моих дедов, подполковник Болотов Иван Дормидонтович, отразил в автобиографических воспоминаниях. Лично я не помню, чтобы он рассказывал о войне какие-то подробности - наверное, всё же больно было вспоминать то трагическое время. Но я считаю большой  удачей его решение письменно выразить свои эмоции, оставив нам впечатления времен своей героической юности. На фронт в 1941-м он пришёл 19-летним парнем. Ему довелось воевать на Курской дуге, форсировать Днепр, освобождать Украину, Молдавию, Румынию, Венгрию, Чехословакию. В канун Дня Победы мне хочется привести несколько фрагментов его автобиографии.

21 июля 1941 года мне пришла повестка явиться в Зональный РВК города Бийска. Провожали нас всем поселком. По традиции обычно и в мирное время в проводах участвовали почти все жители, ну а в военное -  тем более! В военкомате мне, как и многим другим молодым людям, имеющим образование от семи классов и выше, предложили поступить в Кемеровское пехотное училище.

Примерно в сентябре, начале октября 1941 года из Юргинских лагерей наше пехотное училище пешим порядком прибыло в город Кемерово для зимнего расквартирования. Там продолжилась учеба, в основном практическая, то есть за городом в поле. Почти каждую ночь, или через сутки поднимали нас по тревоге, броском выводили за город, мы окапывались и часа через два-три возвращались в казармы. Падали и спали мертвецким сном, а в 6:00 - снова подъем. Но все тяготы военной службы мы переносили с упорством, осознавая необходимость такой подготовки для будущего участия в боях на фронте.

Ненависть к фашистам прививалась нам и ранее, но своего апогея она достигла в училище. Нам устраивали встречи с ранеными бойцами, прибывшими в госпитали Кемерово. Они рассказывали о зверствах гитлеровцев, а также о том, что и немцев можно бить! Так что патриотизм стал неотделим от нас! А какое необходимое воздействие на всех оказала появившаяся в начале войны песня на слова В. Лебедева-Кумача "Священная война"!

В конце ноября 1941 года мы эшелоном прибыли под Москву. Уже во время разгрузки слышны были раскаты орудийных залпов. Ещё затемно мы остановились на опушке редколесья, а с рассветом нас обнаружили немцы и подвергли минометному обстрелу (конечно, это позже я определил, что стреляли из минометов, а не из артиллерийских орудий). Это и было нашим первым боевым крещением. Казалось, что земля под ногами ходуном ходит, все быстро окапались в глубоком снегу. (Вот когда пригодилась тренировка). После прекращения обстрела нас отвели вглубь леса. Несколько человек было легко ранено.

Мы попали в роту ПТР 44 отдельной стрелковой бригады 1-й Ударной армии. Ружье ПТР - это своего рода артиллерийское орудие в миниатюре. Весом 16 килограммов, не считая сумки с патронами, оно не давало расслабляться, ведь часами приходилось носить это снаряжение на себе. В роте было  примерно человек 150-160. К концу контрнаступления под Москвой, а мы были там примерно до конца февраля 1942 года, осталось человек 40, остальные были убиты или выбыли по ранению.

Как сейчас помню, несколько дней после прибытия под Москву мы находились в укрытиях под берегом канала река Москва - Волга. Ночью пятого декабря 1941 года, взобравшись на крутой берег канала, мы увидели недалеко населенный пункт, который в нескольких местах горел. Со стороны села противник вел непрекращающийся огонь. Поле боя было очень сильно освещено ракетами и огнем пожарищ. Завязался ожесточенный бой. Огненные трассы прошивали темноту (когда гасли осветительные ракеты) во всех направлениях, трудно было определить, кто и откуда стреляет. Из своих ПТР мы тоже открыли по немецким войскам огонь. Фашисты усилили наступление, вышли из села немецкие танки, мы тоже ответили усиленной стрельбой. В секторе обстрела нашего отделения загорелся один танк, на других участках также были подбиты танки врага. В этом бою много наших вышло из строя, тяжело ранило политрука роты. Первая контратака наша, наверное, не увенчалась успехом, и нам было приказано отойти на исходные позиции под берег канала, оставив наверху несколько наблюдателей в боевом охранении. Некоторое время нам дали отдохнуть. Только, закопавшись в снег, заснули, звучит команда - начать новую атаку! Вновь взобравшись на берег, мы устремились к населенному пункту. Немцы беспорядочно стреляли, и в предрассветном зареве можно было видеть, что они поспешно покидают территорию. С криками "Ура!" мы ворвались в село Филимоново, а там увидели сожженные дома, брошенную технику, разбитые орудия и автомашины, подбитые нами танки, трупы немецких солдат. В первое время это производило на нас какое-то двойственное впечатление: радостное – погнали, наконец, фашистскую нечисть и другое – гнетущее: все сожжено, разграблено, мирного населения не видно. За что нам это всё? Что врагу от нас нужно было??? Это еще больше добавляло ненависти к фашистским захватчикам, злости к ним.

После продвижения на несколько километров, нам приказывали, особенно ночью, занять оборону. А значит, нужно было обязательно окопаться – иначе нельзя. Земля мерзлая, мороз доходил до 30-40 градусов. Как я потом узнал, в ту зиму под Москвой погибли практически все фруктовые деревья - настолько были суровые холода. Поэтому когда привозили горячую пищу и выдавали "наркомовскую", становилось теплее и настроение поднималось.

При отступлении фашисты старались уничтожить огнем все, что могло гореть, и нам доставались лишь пепелища, да костры на месте деревянных домов, амбаров и скотных дворов. Около этих костров мы сушились и грелись, если позволяла обстановка. Никто пожары не тушил, местные жители, видимо, прятались в других местах или в погребах и ямах, с огнем они не боролись. Да и что могли сделать старики, женщины и дети голыми руками?! Хотя мы и грелись у этих горевших построек, чувство, конечно, было досадное – ничем не могли помочь, только проклятия слали вдогонку жестоким фашистским солдатам - не было у них даже намека на хоть какие-то человеческие чувства! Иногда, правда, немцы не успевали поджечь все строения и дома, особенно те, где они квартировали. Мы эти помещения занимали и, если была возможность, падали без сил, обрадованные возможностью хотя бы минутного отдыха. В основном сами немцы спали на полу, подстелив солому. Проверив, нет ли в ней какой-нибудь пакости (например, мины), мы тоже ложились туда. Но были в этой соломе и другие "сюрпризы". Внимательным взглядом можно было заметить, как она будто бы шевелилась, столько в ней фашисты оставили вшей! Нельзя об этом вспоминать без содрогания и брезгливости. Таким вот они были "аккуратным" народом.

В составе своей 44-й стрелковой бригады наша рота ПТР, получив свежее пополнение, сходу была направлена на передний край. Насколько помню, деревня называлась Горбушки, возможно Чернушки, и располагалась на берегу небольшой речки. Под берегом мы укрывались от огня противника. Деревня была сожжена дотла. Немецкая передовая линия находилась недалеко от окраины этого села, поэтому бои за этот населенный пункт оказались упорными и жестокими (этот пункт имел стратегическое значение и для немцев и для нас). Неоднократно немцы ходили в атаку, а может быть и в контратаку – мы оборонялись. Отбивая наседания противника, мы с призывами "За Родину!", "За Сталина!", "Вперед!", "Ура!" поднимались и двигались короткими перебежками в сторону врага (вот и попробуй пойми у кого была атака, а у кого – контратака). Встреченные сильным заградительным огнём немцев, мы залегали, а потом "откатывались" на исходные позиции. После этого немцы поднимались и шли на нас. Встретив сильный заградительный огонь с нашей стороны, они, в свою очередь, "откатывались" на свои места. И так по несколько раз в день! Затем появлялись немецкие самолеты и начинали "обрабатывать" наш передний край. Мы были как на ладони, ведь спрятаться, и замаскироваться не было возможности. На этот участок передовой мы прибыли в начале марта. Бойцы, которые были уже там, рассказали, что накануне ночью немецкие танки, прорвавшись через боевое охранение, спустились на речку, где под берегом в снегу спали наши бойцы. "Проутюжив"  места отдыха наших, танки безнаказанно возвратились на свои позиции. Очень жаль было тех, кто погиб под гусеницами железных чудовищ.

Для устрашения немцы на своих самолетах устанавливали сирены, и когда самолет заходил на бомбометание, при пикировании их включали. К нарастающему свисту падающих бомб прибавлялся противный звук, который заставлял вольно или не вольно буквально вжиматься в то место, где тебя заставал налет. В таком бою 4 марта 1942 года осколками разорвавшейся недалеко бомбы меня ранило. Доложив после бомбежки командиру взвода о случившемся и получив от него распоряжение сдать оружие (таков был порядок - оставлять оружие на передовой), я отправился в находящийся в стороне перевязочный пункт. Ранения были, можно сказать, легкими, но медицинские работники, перевязав раны, решили эвакуировать меня в полевой госпиталь. Так я попал в тот Фанерный завод на берегу реки Ловать, где дислоцировался пересыльный медицинский пункт. Оттуда, примерно через сутки - двое, был эвакуирован в передвижной армейский госпиталь (ППГ) за № 3037. Так как ранение было легким, то в этом госпитале под городом Крестцы я находился на излечении всего недели две, а затем был переведен в батальон выздоравливающих при госпитале. Позже, находясь в госпитале, узнал, что фашисты, ворвавшись в тылы нашей бригады внезапным рейдом, безжалостно уничтожили раненых, находящихся в медицинском подразделении на Фанерном заводе и нашей передовой части, откуда я только что ушел.

В начале мая 1942 года я попал в стрелковый батальон 47-й стрелковой бригады той же 1-й Ударной армии. Все военнослужащие батальона должны были знать в необходимых пределах саперное дело, устройство мин отечественного и иностранного производства. Хотя бы элементарно должны разбираться, как и где лучше строить укрепления, средства форсирования водных преград. Не возбранялось, если кто-то внесет свои предложения по усилению эффективности средств вооружения, применявшихся в то время. Я тоже пытался принять участие в таком "рациональном изобретении", предложив новый вид противопехотной мины, которую было бы невозможно обнаружить миноискателем. Суть заключалась в том, что вместо металлической оболочки мины я предложил использовать стеклянную. Сначала моим предложением заинтересовались, но потом порядочно "отчитали" за это. Дело в том, что моя модель противопехотной мины была признана антигуманной. Я только теперь понимаю, что действительно такое оружие было бы аморальным и наши люди не могли бы его применять. По утверждению медиков, с которыми мне пришлось беседовать на эту тему, при взрыве стеклянного сосуда образуется очень много мелких осколков, которые, в отличие металлических, извлечь из тела просто невозможно. Может быть по этой причине, а может быть и по другой мое "рацпредложение" было отвергнуто. И это в тот период (1942г.) когда наша страна находилась еще в смертельной опасности. Фашисты рвались вглубь России, дошли до Сталинграда и мечтали отомстить нам за разгром под Москвой.

Как известно, фашистские танки прошли все европейские страны, не встретив серьезного сопротивления, а вот под Москвой были остановлены, разгромлены, а уцелевшие - отогнаны от столицы на сотни километров. В уничтожении одного танка я принимал непосредственное участие, за что и был награжден орденом "Отечественная война II степени". Вручил награды нам заместитель командующего 53-й армии по инженерным войскам летом 1943 года уже в Степном фронте. С учреждением медали "За оборону Москвы" в 1944 году я ей был награжден. Эти две награды: орден "Отечественная война" и медаль "За оборону Москвы" считаю самыми дорогими, которые никогда не дадут забыть те тяжелые, трудные, полные трагизма времена. Вместе с этим времена знаменательные и радостные, полные гордости за нашу Родину, за нашу Победу.

Летом 1943 года по железной дороге наша 53-я армия была передислоцирована в Курскую область и подчинена командованию Степного фронта, переименованного потом во 2-й Украинский фронт. После болотистой местности Тверской губернии (Калининская область), где приходилось сутками лежать в окопах с водой, мы попали в жару и почти безлесную сушь. Примерно с месяц мы находились в резерве командования. В этот период немцы нас даже не бомбили, из-за того, наверное, что место сосредоточения войск было надёжно скрыто. Степной резервный фронт находился на орловско-курской дуге. В начале августа 1943 года фашисты намеревались её замкнуть, окружить наши войска и уничтожить их, отомстив за разгром под Сталинградом. Они начали наступление и кое-где продвинулись от 10 до 30-ти километров. Вот тут-то вступили в бой резервные части, и завязалась кровопролитная битва. Сколько было техники! Танки, самолеты, артиллерия, машины, мы были вооружены автоматами ППШ, ППГ. С земли часто доводилось наблюдать за воздушными боями советских самолетов с самолетами противника. Наши выходили победителями! Вот тут-то мы, рядовые бойцы, увидели и почувствовали, что Красная армия стала сильнее фашистской, сильнее во всех отношениях. Это всех нас несказанно радовало. Хотя немцы ожесточенно сопротивлялись.

Наш батальон строил переправу через Днепр. Откуда-то доставляли понтоны, мы их монтировали. Работали ночью, и помню, как было обидно, когда днем прилетали вражеские самолеты и бомбили наш ночной труд.

Сосредоточив достаточное количество сил на правом берегу Днепра, наши войска перешли в наступление, освободили Кременчуг и Крюков. В моральном отношении мы были на высоте. Сила была на нашей стороне, особенно это ощущалось, когда видели как грозно и величественно парят наши самолеты-штурмовики. Впечатляло, когда они давали залп по врагу. Воевать стало легче. Мы не испытывали таких лишений, и не было таких трудностей как под Москвой и на Северо-Западном фронте. Каждый знал, что быстрее надо гнать врага с нашей территории, и старался как можно больше для этого сделать. Сражался и я как все, как нужно было.

День победы я застал в Чехословакии, на второй день освобождения Праги. Как нас встречали чехи! Тепло, радостно, приветливо, каждый хотел пожать руку. Видно было, что это всё искренне. Кто бы мог подумать в 1941 году, что немцы так далеко зайдут в чужой огород?! Сколько потребовалось времени, сколько сил, сколько преодолеть трудностей, перенести лишений, пролить слез советскому народу, чтобы наступил момент возвратиться на свои границы. Как всем нам было радостно, когда чувствовали законную гордость от того, что наконец-то освободили Родину от оккупантов!".