Андрей Макаревич: «Человечество объелось, его уже тошнит музыкой»

— Вы поменяли алгоритм. На предыдущем альбоме "Штандер" были сплошь новые песни, сейчас их снова немного. Почему?

— Для меня новое прочтение песни, которая была написана 20 лет назад и которая не игралась столько же, — это тоже шаг. Вообще альбом часто решает сам, каким ему быть. Мы ему в этом только помогаем.

— По какому принципу вы выбираете старые песни "Машины" для "креолов"?

— Это песни, которым, по моему ощущению, в "Машине" тех лет "не хватило" музыки. Сочиняли мы тогда уже как надо, а играли как умели. В каких-то песнях это не было столь важно — они изначально были придуманы просто, под самих себя. А какие-то были замыслены очень красиво, а средства не позволяли.

— На альбоме звучит старая песня "Путь", но вы не обозначаете ее как песню памяти Джона Леннона, которому она была когда-то посвящена. 

— Это уже не важно. Как-то я об совершенно не подумал. Наверное, в исполнении "Машины" — это в большей степени была песня памяти Леннона. Сейчас она по ощущениям — совершенно новое произведение. Была задача, во-первых — записать "бэндовый" альбом, во-вторых — сделать его максимально "живым". Дело в том, что эта музыка совершенно не предполагает современной потрековой записи. Джазовую музыку так записывать нельзя. Она либо играется и записывается на одном дыхании (как на концерте), либо не играется вообще. Сегодня наши студии заточены под другую музыку. Сложно было сделать так, чтобы мы могли большим составом играть живьем. Ребята из "Студии на Таганке" нас поняли. Мы записывались через старые микрофоны, на пленку, и все получилось — записали быстро (меньше недели) и чуть дольше сводили.

— Насколько для вас важен джазовый антураж: дорогой виски, сигары?

— У меня таких ассоциаций не возникает. А вы считаете, что сигары больше подходят биг-бенду, чем рок-группе? Кутиков (бас-гитарист "Машины времени". — "Известия") вас не поймет.

— Ваша публика сильно изменилась за последние 5–10 лет?

— В каком-то смысле. У "Машины" большая часть публики ностальгирует по своим молодым годам. Ну а молодежь, которая приходит посмотреть на нас как на историческую диковинку, удивляется драйву. Что касается "креольской" публики, то мне всегда нравились люди, которые слушают джаз. Они вызывают ассоциации с Аксеновым Василием Павловичем, с Аркановым Аркадием Михайловичем. Такие люди приходят к нам на концерты в джазовые клубы, и я получаю такое же удовольствие, которое, я надеюсь, получают и они.

— "Креолы" остаются для вас сайд-проектом или проектом, равнозначным "Машине"? 

— У меня нет первостепенных и второстепенных занятий. Я живу в счастливой ситуации, когда могу позволить себе заниматься только тем, что люблю. В этом смысле они все первостепенные — и "Машина", и "креолы", и еще много чего.

— Вы можете сказать, что с "креолами" вы четко нашли свой стиль, в котором вам наиболее комфортно? А если вам вдруг захочется играть блюз или балканскую тему, они смогут это?

— Мы работаем вместе 11 лет и можем играть что угодно. Есть какие-то вкусовые приоритеты. Сегодня именно такая музыка меня греет, и мы ее делаем.

— Новые песни люди могу услышать только на концерте или в Сети тоже?

— Альбом только вышел, я надеюсь, что какая-то часть его продастся, потом наверняка попадет в Сеть. Я все-таки не в том возрасте, чтобы бегать по радиостанциям и предлагать пластинку. Да я и раньше как-то этим не занимался. Так что никаких особых иллюзий на этот счет не питаю. Кто-то что-то взял, ну и хорошо.

— Недавно вы сказали, что сейчас не хотите мыслить альбомами, но все равно выпустили альбом.

— Вакханалия, творящаяся в интернете, выбила почву из-под ног музыкантов, которые хотят делать новый альбом. Это работа, требующая не только сил и времени, но и приличных денег. Сегодня они не возвращаются. "Вино и слезы" я записал за свои деньги. Задачу облегчило то, что "креольцы" — очень профессиональные музыканты, время на обтачивание каких-то вещей уходит гораздо меньше. С "Машиной", я думаю, что альбом все-таки будет. К этим трем песням добавятся еще три, потом еще две, а потом мы их соберем и будет альбом. Пускай и задним числом.

— На альбоме у вас три песни-посвящения — Жванецкому, Горину, Дмитрию Быкову. Кто они для вас? 

— Это люди, творчество которых мне очень близко, к кому я очень хорошо отношусь и как к художникам, и как к людям. Жаль, что Горина уже нет с нами. Не хочется пошлых слов, но если сегодня в нашем обществе существуют нравственные ориентиры — то это они. Не государство, не Дума, не, увы, Церковь — они.

— Эти песни-посвящения сделаны в манере ваших первых пяти сольных альбомов, в бардовско-дилановской. Есть ли надежда, что последует продолжение?

— Вряд ли. Посвящение — вещь все-таки очень личная и, по-моему внутреннему ощущению, требует такого же личного индивидуального воплощения. Если мне что-то приходит на ум, касающееся вещей, происходящих сегодня, и вызывающее у меня бешенство, так я сразу их вывешиваю в интернет. Там периодически появляются эти песенки под гитару, но уходить в эту бардовскую эстетику мне не интересно.

— Вы следите за тем, что происходит в современной музыке: ходите на концерты, качаете что-то из Сети?

— Из Сети ничего не качаю. У меня есть уши и глаза, и я надеюсь, если возникнет то, что перевернет мир, я не смогу этого не услышать.

— Как вы думаете, возможен ли сегодня такой же музыкальный взрыв, как в 1960-е?

— Это категорически невозможно в ближайшие десятилетия. Человечество просто объелось, особенно за последние полвека. Его уже тошнит музыкой. Все это должно угаснуть, а потом у молодого поколения, возможно, возникнет ощущение, что оно начинает что-то придумывать с чистого листа. На самом деле это, конечно же, будет повтор, надеюсь, в новом качестве, но они этого не будут знать, и это придаст им энтузиазма и энергии.

— Вы социально активны. Не печалит, когда любой ваш искренний порыв, как, например, письма Путину, вызывает такую агрессивную реакцию?

— Плевать! Никак я к этому не отношусь, на каждый чих не наздравствуешься. Вообще, время нервное и все немного сумасшедшие. Ей-богу, я это делаю не для того, чтобы потом ходить и собирать реакции на все это дело.

— Вы возглавляете крупнейший летний фестиваль "Сотворение мира", но в последний раз, мне показалось, вы и все организаторы были расстроены.

— Мы были вынуждены в последний момент перенести его из Казани в Пермь. Технически  сработали хорошо, программа были интересной, но Пермь оказалась просто перекормленной различными фестивалями, народ устал от этого искусства.

— Может быть, это — следствие общей критической музыкальной ситуации?

— Я так не думаю. В Казани пришли бы те же двести с лишним тысяч.

— Значит,  продолжение следует?

— Не знаю. Пока мне не хочется этим заниматься. У меня есть ощущение, что если я в это же время стану заниматься музыкой или графикой, то буду чувствовать себя лучше. На административной ниве я теряю очень много нервов, сил и времени.