Почему в России стали рожать за деньги

Россия становится страной репродуктивного туризма. Бесплодные иностранные пары обращаются к компаниям-посредникам за помощью в поисках женщин, готовых выносить для них ребенка. Медицинская статистика говорит: дети, зачатые искусственным путем, подвержены большему риску развития врожденных заболеваний. "Лента.ру" пыталась разобраться, кто несет ответственность, в случае если ребенок рождается не таким, как планировали его биологические родители. Об этом пишет Лента.Ру .

16 января 2010 года, подмосковные Люберцы, Октябрьский проспект. Возле местного роддома ― полупьяные счастливые отцы с шариками. Из подъезда выходят женщины с "кульками" в руках. Младенцы плачут, родственники кричат "Ура!", бутылки "Советского" шампанского рвутся из рук.

Лишь одна пара уходит тихо: без шариков, криков, шампанского. С виду им слегка за тридцать, наружность ― европейская. Между собой они разговаривают на иностранном языке, имеющем отчетливое сходство с русским ― болгарский? Польский?

Рядом с роддомом припаркована машина; мужчина и женщина садятся в нее и уезжают не мешкая. В руках у женщины ― укутанный в одеяло новорожденный младенец. Один. Должно было быть двое. Второй остался в роддоме.

Из выписки Антона Аргуновского: "Аргуновский Антон Владимирович, дата рождения: 16.01.2010. Место рождения: Люберецкий роддом. Ребенок от матери 24-х лет, здорова, 3-я беременность, ЭКО, подсадка суррогатной матери. Роды на сроке 37-38 недель, 2-ой ребенок из двойни. При рождении ― обширные участки поражения кожных покровов с наличием гнойных пузырей. Диагноз: Врожденный буллезный эпидермолиз. Оставлен в родильном доме".

В переводе с сухого медицинского языка это означает вот что: суррогатная мать родила близнецов для заказчиков. Здорового ребенка родители забрали, больного ― оставили лежать там, где лежал. В просторечии детей с диагнозом, как у Антона, из-за хрупкости кожи называют "бабочками", а саму болезнь описывают так: "Кожа слезает с тела, как чулок". Это редкое и на сегодняшний день неизлечимое генетическое заболевание, при котором на коже беспричинно или от малейшего трения образуются крупные волдыри и гноящиеся раны. Большинство детей унаследовали это заболевание от родителей, но изредка встречается спонтанная естественная мутация. Дети с таким заболеванием настолько редко выживают, что в списке показаний на инвалидность до последнего времени буллезного эпидермолиза просто-напросто не было.

История Антона Аргуновского впервые попала в прессу в ноябре 2010 года: журналистка "Комсомольской правды" Ярослава Танькова опубликовала статью под броским заголовком "Суррогатная мама родила больного малыша, а миллионеры-заказчики бросили его в роддоме!". "Знаете, как кинологи отбирают из помета лучших щенков, а “бракованных” топят в ведре? Маленького Антошку только не утопили. А в остальном отбор выглядел так же", ― недоумевала автор, виня во всем несовершенство Семейного кодекса, не предъявляющего никаких требований к биологическим родителям, воспользовавшихся услугами суррогатной матери.

Право на ЭКО

На первой странице любого рекламного буклета агентства, занимающегося подбором суррогатных матерей для бездетных родителей, вы всегда прочтете: "Россия относится к числу счастливых стран, где суррогатное материнство законодательно разрешено". Или даже такое: "Подлинным оазисом для репродуктологов являются страны СНГ, в частности Россия, Украина, Белоруссия и Казахстан, в которых законодатели исходят из того, что репродуктивные права граждан нуждаются не в надуманных ограничениях, а в законодательной защите и поддержке со стороны государства".

В остальном мире ситуация для репродуктологов менее вольготная: в Дании, Испании, Франции, Германии, Швеции, Норвегии, Италии, Турции, Японии, суррогатное материнство законодательно запрещено. В Австралии, ЮАР, Канаде (кроме Квебека ― там эта процедура также запрещена), Греции и Великобритании разрешено лишь безвозмездное суррогатное материнство, а в Израиле такая беременность требует разрешения государственных служб.

В США суррогатное материнство законодательно разрешено в Калифорнии (в том числе, и для однополых пар), Иллинойсе, Арканзасе и Мериленде. Чаще встречаются случаи благотворительного суррогатного материнства ― подруга вынашивает ребенка для бездетной подруги, сестра ― для брата-гея. Впрочем, за последние два года число коммерческих суррогатных беременностей в США выросло, и связано это с тем, что в последние три года на рынке этих специфических услуг появилось новое предложение: жены американских военных, несущих службу в Ираке и Афганистане. Долгое отсутствие мужей перекраивает их жизнь: женам, чтобы заниматься детьми, приходится уходить с работы, выплачивать ипотечные кредиты и страховки. Вынашивание чужого ребенка ― идеальная возможность поправить материальное положение. В материале "Матки напрокат", вышедшем в 2010 году на телеканале PBS и снятом двумя журналистками Хабибой Нашин и Хильке Шелманн, показаны истории трех суррогатных матерей, получивших за свои услуги гонорар в 26 тысяч долларов каждая. Общая сумма, которую биологические бездетные родители платят агентствам за подбор матерей и ведение беременности, составляет не менее 40 тысяч.

В среднем, такую же сумму платят бездетные родители в России. Как следствие, любая россиянка 20-35 лет (это стандартное требование во возрасту), имеющая хотя бы одного собственного ребенка, может добровольно забеременеть при помощи вспомогательных репродуктивных технологий, как правило, экстракорпорального оплодотворения, и выносить чуждого ей биологически ребенка, зачатого с помощью донорских клеток. Такую женщину называют гестационным курьером (от латинского gestatio ― ношение, беременность).

Репродуктивный туризм

Офис компании "Росюрконсалтинг" расположен в одном из торговых центров рядом с московским метро "Таганская"; на первом этаже ― платья и косметика, на втором ― кабинет руководителя "Росюрконсалтинга" Константина Свитнева. На стенах развешаны приятные глазу морские пейзажи. На вешалке ― пиджак из буклированной шерсти и кашемировый шарф.

На вид Свитневу лет сорок, наружность ― крайне импозантная: русые волосы, среднего роста, голос тихий, речь правильная. Юрист по образованию, Свитнев решил заняться правовым обеспечением суррогатных программ лет пятнадцать назад: "Прочел статью в Financial Times о сложностях, с которыми сталкиваются американцы, которые хотели бы стать родителями при помощи суррогатного материнства". "Изучили вопрос, дело оказалось интересным: в России около 15 процентов от популяции имеют трудности с зачатием, ― рассказывает он и добавляет: — Суррогатное материнство в нашей стране никогда запрещено не было, программы реализовывались, скажем так, “де-факто”".

На данный момент у компании три офиса: в Москве, Санкт-Петербурге, Киеве. В базе данных ― 500 кандидаток, готовых стать суррогатными матерями. Как поясняют в агентстве, "на разной степени готовности ― кто-то уже прошел медицинское обследование, кто-то еще проходит".

Контракт с агентством обойдется бездетным родителям в 1,5 миллиона рублей минимум, из них 250 тысяч стоит поиск суррогатной мамы, 40 тысяч рублей в месяц ― организация и координация программы, включая ведение беременности, 650 тысяч рублей ― гонорар суррогатной матери, и 15 тысяч рублей в месяц ― ее расходы. Компаний такого же профиля на рынке — десятки; газеты и Интернет завален объявлениями о наборе суррогатных матерей. Россия, признает Свитнев, превратилась в столицу репродуктивного туризма, в чем он сам видит опасность.

"Нам жизненно необходимо соблюсти баланс интересов всех сторон, которые задействованы в программе суррогатного материнства", ― убеждает меня Свитнев, утверждая, что законодательство сейчас защищает только интересы "несчастной, гонимой, эксплуатируемой" суррогатной матери, в то время как генетические родители и сам ребенок полностью лишены правовой защиты.

Складывается ощущение, что к суррогатным матерям Константин относится настороженно: "В нашем законодательстве четко прописано, что биологические родители могут быть записаны родителями ребенка только с согласия суррогатной матери. Что это значит? Это значит, что суррогатная мать может оставить ребенка себе, а может убить, сделав аборт". Он приводит случаи, когда суррогатные матери шантажировали своих нанимателей абортом: "Я общался с одной бесплодной парой, которые нашли сурмаму через интернет. После наступления беременности суррогатная мать заявила супругам: “До вас я договорилась с одной парой, нефтяниками из Сургута, они мне предложили двухкомнатную квартиру в городе Москве. Но они куда-то пропали, я от горя, от безысходности, от нищеты пошла на ваши условия, на ваши полтора миллиона рублей. А сейчас первые заказчики нашлись, так что давайте мне квартиру, либо я делаю аборт”".

Свитнев выдерживает драматическую паузу, а потом продолжает: "Знаете, что сделали эти люди? Чтобы сохранить жизнь своему ребенку, они продали свою квартиру, а сами стали жить на съемной!" Он повышает голос: "Я бы хотел подчеркнуть такую вещь: суррогатное материнство ― это почетная миссия и ответственная работа, которая занимает семь дней в неделю. Но все-таки сурмама остается не более чем няней, которой родители на девять месяцев доверили своего малыша и которая, конечно, по прошествии этого срока должна его вернуть. Некоторые сакрализируют связь, которая существует между сурмамой и ребенком, которого она вынашивает, но главным все-таки мне представляется намерение родителей-заказчиков стать родителями, их индивидуальный акт творения, благодаря которому этот ребенок и появляется на свет".

Жизнь в кредит

Два года назад 27-летняя жительница города Котельнич-2 Кировской области, продавщица продуктового магазина Даша Фалеева (фамилия изменена ― прим. "Ленты.ру") прочла в газете "Вятский край" объявление: "Требуются суррогатные матери. Оплата 600 тысяч рублей". Тогда она сказала мужу: "Саша, у нас двое детей, одних кредитов ― на миллион рублей", — и позвонила в контору.

Даша, Саша, и двое их детей, Максим и Федор, живут на первом этаже полуразвалившегося барака на окраине Котельнича; впрочем, есть ли у Котельнича центр, сказать трудно. Котельнич ― небольшой унылый город в Кировской области с разбитыми дорогами, по которым колесят груженые лесом грузовики. Год назад местный губернатор Никита Белых поставил в местном парке с полдюжины фигур динозавров ― так в Котельниче появился "Дино-парк". Говорят, фигуры динозавров доставили из самого Китая, областному бюджету они обошлись в 15 миллионов рублей, но дети в "Дино-парк" заходят редко, фигуры вызывают у них страх.

Мы с Дашей обходим парк по периметру, она тянет за руку упирающегося шестилетнего Максима, своего старшего сына. Младший, трехлетний Фёдор, в гостях у бабушки. Дома у Даши ― в крошечной двухкомнатной квартире, купленной на материнский капитал ― идет ремонт, устанавливают галогенные светильники, новую кухню, душевую кабинку, мягкую мебель. Вся мебель, а также панели для кухни с псевдокитайским орнаментом, телевизор, компьютер и машина куплены дашиной семьей в кредит. В семье жалеют, что не успели взять душевую кабинку с радио внутри: "Всего 15 тысяч рублей, из-под носа увели". Реклама банков, предлагающих "быстрый кредит без гарантий и документов", в Котельниче встречается чаще, чем указатели с названиями улиц.

Саша и Даша познакомились в 2005 году на дискотеке. "Смотрю, ходит девка, задницей виляет. Ну я чо? Хвать ее за жопу, и в ЗАГС", ― веселится короткостриженый Александр, подрабатывающий в городе таксистом. По его словам, он раньше страшно пил: "Тут все бухают, и я с ними. Запойно, месяцами, неделями. Как с армии пришел, так и начал, расстался с девушкой, которая меня с армии ждала, и запил". Деньги на выпивку находили так: "Брали с другом кредит под паспорт, покупали в салоне связи телефон, за углом его продавали, и понеслось". Когда на свет появился младший сын, Саша "жестко завязал".

Сейчас семейный вечер Александр начинает не с рюмки, а с фразы: "Даш, включи НТВ, посмотрим, как нормальные люди живут". За просмотром НТВ следует немудрящий ужин: суп из консервированного лосося с картошкой, тушеные куриные ножки. За ужином глава семьи читает газету "Округа", на первой странице — броская новость: "В Кирове сделана уникальная операция! Областному жителю пересадили на руку палец со стопы!". Саша оживляется: "О, да это ж про Валерку Черепанова пишут, мы с ним раньше в одну школу ходили. Он пьяный по перрону шел, ему большой палец правой руки электричкой цепануло, оторвало к ***".

В июне 2012 года в московской клинике Даше сделали подсадку по ЭКО. После того как беременность подтвердилась, она вернулась в Котельнич. Про то, что ребенок не дашин, в Котельниче никто, кроме местной акушерки, не знал: "Тут не понимают такого". Саша подхватывает: "Народ у нас гнилой, хуже москвичей, ***. Вот эта зависть к нам бесконечная, что мы машину в кредит взяли, ремонт делаем. Сосед сверху на нас исподтишка, с гнилью смотрит".

Ребенка Даша вынашивала для иностранных заказчиков, жителей Копенгагена Рикки и Майкла Хаммеров. Рикки работает в благотворительном фонде, Майкл ― банкир. "Они долго ребенка ждали, страшно обрадовались, когда я забеременела, ― вспоминает Даша. ― Но все равно, разницы никакой между своим и чужим ребенком нет, носишь, как для себя. Я чего-нибудь забуду, начинаю с животом разговаривать, как обычно, когда плод шевелиться начинал, и Саша меня жестко одергивал: “Не трогай живот, не твое”".

Чужое счастье

На 22-й неделе дашиной беременности у плода диагностировали серьезный генетический порок ― диафрагмальную грыжу, при которой не развивались легкие, а петли кишечника легли на сердце. УЗИ, которое Даше сделали в Кирове, показало многоводие; в компании "Росюрконсалтинг", сопровождавшей беременность, ей срочно велели ехать в Москву для дополнительных исследований, которые выявили патологию плода.

У Даши начались истерики: "Я понимала, что ребенок уже большой, я к нему привыкла. При этом несколько недель его биологические родители не могли определиться, нужен он им или нет. Я рыдала, ждала их решения: если б они решили, что вынашивать дальше мне не стоит, я бы прервала беременность. А как иначе? Это же не мой ребенок".

К 30-й неделе, когда выяснилось, что диафрагменную грыжу младенцу можно прооперировать сразу после родов, Хаммеры решили: "Ребенка оставляем".

Через две недели Даша полетела в Данию: "Меня в компании поставили перед фактом: делаем загранпаспорт, едем. Купили такое пальто трапецией ― скрыть беременность, беретку и шарф ― ну, чтоб прилично выглядела. Я летела нормально, вот только спина болела до слез. Зато заграницу посмотрела, я ж нигде, кроме Котельнича, не была".

Саша смеется: "Она до сих пор берет фотографии ― “это я в Копенгагене”. А я: “Да заколебала, вот твой колхоз Котельнич-2, маленькая дыра, ***, черное пятно на карте. Его вообще, наверное, не существует”".

После родов ребенка у Даши забрали сразу же: "У него сердечко остановилось, его сразу врачи забрали в реанимацию. Я знаю только, что родился мальчик, назвали Милтоном". Практически сразу Милтону сделали операцию на сердце и легком. "Сейчас его родители мне о нем пишут, фотографии присылают. Они хотят меня с мальчиком познакомить, хотят, чтобы мы с ним общались. А на фига мне это нужно? ― недоумевает Даша. ― У меня свои дети есть".

За свою работу Даша получила 650 тысяч рублей; все деньги разошлись по старым кредитам, сейчас взяли еще один ― полмиллиона рублей на новую машину, белую Daewoo. Даша родила всего 4 месяца назад, но сейчас хочет пойти суррогатной матерью еще раз, для денег: "У нас сейчас мечта ― дом купить. Чем влазить в ипотеку, лучше родить еще раз. Мне надоело, я хочу нормально пожить, не как все. Устала уже кредиты брать".

Все для Даши ― это ее родная семья. Папа, который был конюхом в одном из местных совхозов, а потом спился. Мама, которая работает охранником на московском Ярославском вокзале. Жить так Даша не хочет, а за вторую суррогатную беременность она может получить миллион рублей: "Больше платят, когда ты уже опытная. Мне одна знакомая суррогатная мама говорит: “Три месяца проходит, ты опять на ЭКО идешь, так родных детей и кормишь”". Глаза Фалеевой загораются мечтательным блеском: "Хочется дом большой, детей к зиме одеть, собаку завести, лабрадора".

Недостатка в объявлениях о поиске суррогатных матерей нет: безработица, говорит Даша, в Кировской области колоссальная.

ЭКО и ДНК

В 2010 году в России было опубликовано исследование "Состояние здоровья детей и особенности течения беременности после применения вспомогательных репродуктивных технологий", авторы ― профессора Северо-западного института андрологии Сергей Рищук и Владимир Мирский. В нем ученые ссылаются на данные Европейской ассоциации репродуктологов, подсчитавших, что в Европе на тот момент проводили более 290 тысяч циклов искусственного оплодотворения в год, в США ― более 110 тысяч, в России ― около 10 тысяч.

Ровно за год до публикации результатов исследования главный педиатр РФ академик РАМН Александр Баранов, выступая в Государственной Думе и на слушаниях в Общественной палате, объявил, что у 75 процентов детей, рожденных в результате ЭКО, имеются те или иные отклонения в состоянии здоровья, например заячья губа, пороки сердца и ЖКТ. С присущей многим государственным чиновникам горячностью Баранов заявил о том, что государственные программы ЭКО лоббируются репродуктологами, которые озабочены собственной прибылью.

И Баранов, и Рищук с Мирским ссылались на аналогичные западные исследования: в частности, Мишель Хансен и ее коллеги из Телетонского института здоровья ребенка в Австралии проанализировали данные из трех реестров этой страны за период с 1993 по 1997 год о рождении детей после использования вспомогательных репродуктивных технологий. У 75 из 837 младенцев после ЭКО были выявлены значимые врожденные аномалии. Коллектив шведского Сальгренского университетского госпиталя во главе с Уллой-Бритт Веннерхольм опубликовали результаты определения частоты врожденных аномалий у детей, рожденных в результате другой процедуры ― интрацитоплазматической инъекции спермия (ВЦИС). Были обследованы 1139 младенцев, в том числе 200 пар близнецов и одна тройня. Общее количество младенцев с выявленными врожденными аномалиями составило 87, или 7,6 процента.

Чтобы оценить врожденные аномалии у детей, зачатых "в пробирке" в Финляндии, в 2009 году было выполнено контрольное исследование. Выяснилось, что у таких детей в 4 раза выше распространенность врожденных пороков сердца. Научные причины этого до конца не изучены, но в российских агентствах, занимающихся подбором суррогатных матерей, к такой статистике относятся скептически, напирая на то, что случаи серьезных генетических пороков крайне редки. В то же время в США и Европе распространена практика, в соответствии с которой, если у суррогатной матери рождается ребенок с серьезным генетическим заболеванием, его уход и лечение оплачивается страховыми компаниями. В России же судьба этого ребенка заранее почти всегда предопределена: и биологические, и суррогатные матери отказываются от них, а государство заботится о них так же, как и обо всех попадающих в систему детских домов.

Фармацевт Светлана Красина и ее муж, водитель Сергей Красин, живут в Челябинской области, в поселке Красноармейское. В 2010 году пара обратилась в клинику "ДНК" в Челябинске ― у Светланы была диагностирована патология яичников, но функции матки повреждены не были, так что Светлана сама сыграла роль своеобразного гестационного курьера: ей подсадили эмбрион, созданный из семени собственного мужа и донорской яйцеклетки.

Подсадка стоила 300 тысяч рублей; деньги на ЭКО взяли, как водится, в кредит. По базе доноров была выбрана 27-летняя женщина; благодаря ее яйцеклетке у Светланы и Сергея родился сын, у которого сразу же был диагностирован синдром Дауна. Вопреки обыкновению, от ребенка родители не отказались и забрали его домой, а через четыре месяца пошли в суд, подав прецедентный в России иск к компании, занимающейся суррогатным материнством.

Слушания проходили в Советском суде города Челябинска летом 2012 года. Родители, чьи интересы представляет адвокат Мария Аксенова, настаивали на том, что "их не информировали о том, что у них может родиться ребенок с синдромом Дауна". По словам Аксеновой, "нет закона, который предписывал бы врачам проводить диагностику такого рода в обязательном порядке: перед процедурой ЭКО супруги подписали в клинике только информированное согласие, но ни о синдроме Дауна, ни о других генетических заболеваниях в нем не говорится. Сказано лишь, что процедура ЭКО не уменьшает и не увеличивает риски возникновения заболевания". Дополнительные исследования, утверждает Аксенова, клиникой не проводились. В суд Красины обратились, обвиняя "ДНК" в нарушении закона о защите прав потребителей. 15 ноября 2012 года Красины свое дело проиграли, поскольку суд пришел к выводу об "отсутствии прямой связи между оказанной пациентке услугой и наступившими последствиями ― врожденной хромосомной патологией ― синдром Дауна у новорожденного ребенка". Предъявленные пациенткой претензии по поводу отсутствия информированности о возможности рождения ребенка с генетическими отклонениями суд также признал неправомерными. "ДНК" ситуацию не комментирует ― секретарь главврача клиники Татьяны Пестовой на все просьбы отвечала одно: "Врач занята, говорить не может". Пресс-служба клиники отсылает к решению суда.

С журналистами супруги Красины также общаться отказываются; по словам Аксеновой, от односельчан они заболевание сына скрывают ― не хотят, чтобы его дразнили. От государства мальчик получает 7 тысяч рублей ежемесячно.

Эффект бабочки

Фотографию больного буллезным эпидермолизом Антона Аргуновского три года назад увидела на сайте "Отказники.ру" Алена Куратова ― тогда еще домохозяйка, жена владельца магазина автомобильных запчастей. Сейчас Куратова возглавляет фонд "Дети БЭЛА". В нем помогают "детям-бабочкам" с таким же диагнозом, как и у Антона. Увидев фотографию Аргуновского, Алена обомлела: "Когда я его в первый раз увидела, это был комочек весь в бинтах. Он был в детдомовской застиранной одежде, которую бесплатно дают, у него были огромные глаза и щеки все в ранах. Две такие засохшие раны. Он был очень худой, одни глаза, щек не видно. Я горько расплакалась, а потом стала приезжать к нему в больницу в Люберцах. Отвечала за то, чтобы у него все было ― антибиотики, крема, подключичные катетеры. Ему вообще никто не помогал, и мы стали собирать ему деньги на сайте “отказников”. Например, ему были нужны батистовые пеленки, мы кидали клич, закупали".

Куратова, обаятельная девушка с ямочками на щеках, аккуратно описывает условия, в которых Антон лежал в Люберцах: "По российским меркам все было неплохо, вот только он за девять месяцев четыре пневмонии перенес: лежал около окна, постоянно простужался. Для меня удивительно, что он в таких условиях вообще выжил. Вдобавок ему плотно бинтовали руки и ноги, а это “детям-бабочкам” категорически противопоказано: у них же от трения ранки между пальцами образуются, вот у Антона пальцы на руках и ногах полностью и срослись".

Помимо Куратовой Антону помогали в фонде "Подари жизнь". Его сотрудница Ольга Капитульская говорит, что в 2011 году эта некоммерческая организация потратила на мальчика полтора миллиона рублей: "Государство о мальчике заботилось мало, и мы на себя брали обеспечение перевязочными материалами. Нужны были бинты специальные, губки, пленка, которая на кожу наносится ― в общем, удовольствие не из дешевых". При помощи Капитульской и сотрудничающего с фондом "Подари жизнь" онколога Михаила Ласкова Антона перевели в единственное в Москве паллиативное отделение при Научно-практическом центре челюстно-лицевой хирургии в Солнцево. "Болезнь у мальчика была неизлечимая, и мы хотели положить его в паллиативное отделение в НПЦ. Тогда там было мало народу, отделение только открылись, кто-то прислал мне выписки Антона, я уже даже не помню, кто", ― поясняет она.

Когда десятимесячного Антона перевели в НПЦ, Капитульскую поразило, каким он был худым: "У него бедро было объемом с карандаш, ручки-ниточки. От него все на свете отказались, а он ведь не из воздуха появился". По мнению Ольги, мальчик провалился в дыру в законодательстве, регулирующем процесс суррогатного материнства: "Биологические родители имели полное право от него отказаться, что они и сделали. Несчастную суррогатную маму, родившую такое чудо, тоже можно понять. Соответственно, Антона передали на воспитание государству, которому он особенно не был нужен". Вопрос, почему ему не помогала компания, курировавшая беременность суррогатной матери, выносившей Антона, повисает в воздухе: "Для компании это бизнес, они изначально подсаживают по двое детей, чтобы избежать риск неприживления. Российским законом их ответственность за “бракованного ребенка” никак не оговорена", ― сокрушается Капитульская.

Бракованный ребенок, по словам его няни в паллиативном центре, Ольги, жил так: "На коже у него без конца появлялись пузыри, волдыри, как при ожоге. Надо было их аккуратно вскрыть, губкой отжать. А он-то это понимал: как только подойду к шкафу, где лекарства лежали, он тут же пищать начинал от страха, плакать". Вопреки постоянному крику она его очень любила: "Я много раз думала, как я возьму себе Антона, в село привезу. А куда? Дома у меня нет, я с мамой живу. Лекарства где возьму? Были такие дурацкие мысли: вот приеду я в свое село казахское, а вдруг он раз ― и выздоровеет, никаких болячек не останется? Рядом с тем местом, где мы живем, есть целебная пещера из соли, там санаторий. Туда приходят всякие аллергики, астматики, в пещере по два часа каждый день сидят. И я вот думала: “Приеду туда, и не по два, а по четыре часа ходить буду, вылечу Антона”. Жалела я его страшно, у меня в сердце от него рана осталась. Я понять не могу, почему он, хоть и больной, никому, кроме меня и волонтеров, оказался совсем не нужен".

Продолжение - http://lenta.ru/articles/2013/06/13/surrogacy/