"Славянск. Семеновка. Побоище": дневник личного корреспондента полевого командира Моторолы

В Донбассе уже идет настоящая полномасштабная война с применением всех видов оружия: штурмовой авиации, бронетехники, тяжелой артиллерии. Известно точное место и время начала этой войны. 3 июня, Семеновка, что под Славянском. Ополченцы самопровозглашенной "Донецкой народной республики" все еще удерживают здесь свои позиции. Но сама Семеновка практически уничтожена, и ее уже стали называть вторым Сталинградом. Об этом своем дневнике пишет Геннадий Дубовой  - который называет себя личным корреспондентом полевого командира Моторолы. Предлагаем читателям ИА "Амител" ознакомиться с его статьей в порядке обсуждения.

"Репортер" публикует уникальный документ, позволяющий увидеть войну со стороны ополчения. Это дневник за 2–5 июня Геннадия Дубового, "личного корреспондента" полевого командира группы, обороняющей Семеновку, с позывным Моторола. Этот текст явно односторонний — автор был на передовой и видел, как убивали его товарищей. В нем нельзя найти объективную истину, но эту часть правды о войне знать тоже необходимо

Для меня, личного корреспондента Моторолы и его диверсионной группы, все началось накануне вечером, 2 июня. Я только поставил камеру на подзарядку (тогда еще линии электропередач не были разнесены в клочья), как услышал за окном рев "джихад-мобиля №2", визг тормозов и крик:

— Корреспондент! — Далее и в промежутках текст непечатный. — Ко мне, бегом! Полная боевая готовность! Оружие, аппаратура, через три минуты у гаража!.. Опоздаешь — ждать не будем, и на глаза мне тогда не попадайся…

— Все, — подумал я. — Моторола "включил истерику", как выражается один из лучших его командиров Боцман. Готовится что-то серьезное.

Моторола бесстрашнее всех вместе взятых джеймсов бондов, рэмбо, крепких орешков и прочих. В его случае "включить истерику" значит войти в боевой раж и грозным ором передать свое состояние бойцам, зарядить их своим берсерковским, выжигающим страх и дурь воинским духом. "Когда танк лупит прямой наводкой, это не так страшно, как когда орет командир", — на полном серьезе говорят многие бойцы. И я с ними согласен.

— Я сказал три минуты, прошло пять! Один в город без разрешения съ…лся, другой видео не зарядил. Охренели? Что значит места нет, корр?! А багажник? Открыл быстро, ныряй!

Нырнул. Забитый до отказа людьми и оружием (спецгруппа истребителей танков и корреспондент в багажнике) "джихад-мобиль" рванул с места во тьму. Мчались вслепую, скорости не сбрасывая, расчеты ПТУРСов (противотанковых управляемых реактивных снарядов) и оператор "Шмеля" (пехотный огнемет) непрерывно курили, а водителю Моторолы наш провожатый пояснял:

— Это? Заповедная зона. Ошметочек первозданного Дикого поля. Наша донецкая Швейцария. О, смотри, лиса…

Что говорил дальше наш провожатый, я не услышал и ничего не увидел. Джип скакнул на ухабе так, что, треснувшись задом и спиной о треногу ПТУРСа и едва не выбив прикладом "калаша" заднее стекло, я на неопределенное время катапультировался в астрал. Вернулся назад, когда уже подъезжали к базе ополченцев в Красном Лимане.

— Журналист, от меня ни на шаг, ок? — Боцман оскалился, огляделся. — Ну и муравейник здесь… Пойдем. Покормимся и спать. На задание не раньше четырех утра, время есть.

После крепкого чая спать не хотелось, и пока Боцман и остальные сопели-храпели, я прогулялся по базе. Полпервого. Народу — не протолкнуться: казаки, разведчики, снайперы, штрафники. В столовой очередь за кофе в два витка. В комнатах для отдыха на втором этаже и во всех коридорах — спящие с оружием. По обрывкам разговоров ясно, что здесь бойцы со всего северного направления: Славянск, Семеновка, Николаевка, Красный Лиман, Артемовск. Военные КамАЗы подъезжают и отъезжают, впечатление — готовится крупномасштабная военная операция.

— Ты из группы Моторолы? Буди своих, выдвигаетесь, — сообщает запыхавшийся дежурный.

Бужу. Боцман и оператор "Шмеля" уходят получать задание. Возвращаются злые: все, как всегда, изменилось. Планировалось одно, а делать предстоит другое. Задача подразделения — остановить колонну вражеской бронетехники. По данным разведки, передовой блокпост ополченцев на выезде из Красного Лимана должны утром 3 июня опрокинуть 10 БТРов.

Выбор позиции. Ожидание. Десант

Выгрузились у блокпоста. Расклад такой: слева жилые сельские дома, за ними чистое поле, справа поле, далее зеленка, между ними развалины и ремонтные мастерские. За спиной открытое пространство, за которым снова жилые дома. Ребята с блокпоста должны бить технику противника из противотанковых ружей. В засадах по обе стороны дороги автоматчики и пулеметчики с задачей отсекать пехоту и гранатометчики — обрабатывать броню с флангов.

"Шмель" выбирает позицию слева от дороги, он должен вступить в бой в ключевой момент. Огнемет с этим "мохнатым" названием — страшное оружие: площадь поражения на открытой местности — от 50 м², а укрытые цели выходят из строя из-за перепада давления даже без пробития преграды, если они не герметизированы. Украинским БТРам не посчастливится. Мы устанавливаем ПТУРСы справа, в развалинах, маскируемых зеленкой, чтобы, согласно известной тактике, вывести из строя первую и последнюю "коробочки".

Установили, ждем. Проходит час, второй, третий…
В тылу, все ближе и громче, звуки боя (как потом узнали, в поселке Царицыно). Над нами два "крокодила" (Ми-24) и две "коровы" (Ми-8). Одна из "коров" сбросила десант за зеленкой, примерно в километре от нас в направлении Ямполя. С трудом связались с командиром блокпоста. Ошарашил: наше охранение снято, снайперы переброшены на другой участок. Мы полностью открыты. 

В это время вторая "корова" сбрасывает десант за зеленкой в направлении ожидаемых БТРов (там была передовая засада ополченцев). Звуки боя все громче, и уже не только в Царицыно, но и где-то левее за спиной. Впечатление, что нас окружили со всех сторон. Позже мы узнали, это началось сражение на подступах к Семеновке.

— Боцман, — спрашивает Воха, доставивший нас сюда водитель Моторолы, — десанты совсем рядом. Нас могут взять в плен?

— Не исключено, — весело скалится тот. — Только не сейчас. Накормили ночью гнилым салатом, пойду в кустики, а потом решим.

— Что будем делать? — спрашиваю. — Не хочу я в плен к "правосекам".

Каска Боцмана приподнялась над кустиками, потом показалась и довольная бородатая физия:

— Что делать, что делать. Журналист. Ждем броню, ок? Долбанем. А если окружат "правосеки"… Хм. Самоподорвемся, а потом будем просачиваться. Все ясно? Влажная салфетка у кого-нибудь есть?

Снова ждем, периодически залезая в зеленку и прячась от "вертушек". Воха оставил "джихад-мобиль" на открытом месте и нервничает: разнесут с воздуха любимую игрушку — Моторола "включит истерику", а это не многим легче, чем прорываться из окружения "правосеков". Орудийные и минометные выстрелы, та-та-та и бух-бух-бух все ближе и напряженнее. А "коробочки" украинской армии все не идут. Расчет второго ПТУРСа тоже встревожен. В плен к черным наци не хочется никому.

Ждем. Связь периодически пропадает, с блокпоста не отвечают, стрельба уже и спереди, наша передовая засада открыла огонь по десанту, и сзади, все ближе, ближе…

Звонок. Воха хватает трубку. Моторола орет:

— Боцман, вы где?! Какого хрена вы там торчите? Эвакуация, срочно! ПТУРСы на "передок", у нас танки, прорывайтесь к нам, быстро!

Как прорываться? Ехали мы ночью окольными путями вслед за машиной провожатого, обратной дороги никто не знает. На блокпосту неместные, объяснить ничего не могут. Нам приказали возвращаться в Семеновку, им — оставаться. Смотрят на нас как на предателей. Забираем бойца со "Шмелем" и наугад назад, в Красный Лиман. Добрались до штаба, там авианалет украинских штурмовиков. Пережили, никого не задело. Объяснили ситуацию. Ребята из штаба вникли. Их машина впереди, по известным только ополченцам проселочным дорогам гоним вслед за ней. Вывели нас на Ямполь, объяснили, как проехать до Николаевки, оттуда до Семеновки рукой подать.

Несемся на пределе. На рытвинах и поворотах я в багажнике кувыркаюсь, тела уже не ощущаю, одна сплошная боль. Стоп! Впереди подозрительный блокпост. Вчера его еще не было, этот участок дороги наш водитель запомнил. Боцман велит бойцу из расчета второго ПТУРСа:

— У тебя форма украинского десантника. Каску надень, сгоняй, кто там. Пароль проори, дальше по ситуации.

Побежал. Орет. Присел. Опрометью назад: "Укры! Десантники, человек двадцать с ПК и РПГ". Прыг в машину, задний ход, поворот в лес, по едва заметной грунтовке влетаем на захламленную площадку перед заброшенным мини-отелем. Навстречу какой-то старик выезжает в жигуленке. Пока мы занимаем круговую оборону, Боцман просит: "Отец, тебе в сторону Славянска? Проедешь блокпост, отзвонись, сколько точно там украинских десантников и есть ли дальше наши посты". Жигуленок почему-то сразу глохнет. И не заводится.

— Ребята, я не против, но карбюратор… Ребята, если вам на Семеновку, вот за теми отвалами дорога, пропетляете по лесу, выедете на край Николаевки, там спросите, как дальше проехать.

Едем. Петляем. Я снова в багажнике (к слову, открывается он снаружи, при обстреле из него не выбраться, если открыть забудут, или не успеют, или некому уже будет открывать — все, могила). Спина, руки, ноги отбиты, ору благим матом. Снаружи пунктирно промелькивают, порой сливаясь в ослепительную зелено-золотую линию, простреливаемые солнцем сосны. Стекла в дверцах авто приспущены, высунуты стволы "калашей" и ручных пулеметов.

Домчались. Семеновка. Вынырнули метров за 30 от передового поста. Кричу: "Багажник, блин, откройте!" Вываливаюсь и на карачках, волоча автомат, в блиндаж. Заходят в атаку "сушки", вой, лохматые полосы ракетного залпа, скрежет. На секунду — тьма и беззвучие, потом резко — воющий гул очередной атаки самолетов.

На обочине Моторола, в футболке, без снаряжения, швыряет мины в ствол, орет:

— Танки на мосту? На х…й сжечь! Пи…сы! — Это нам. — Где шатались, суки? ПТУРСы быстро на позицию! Еб…шим технику, всю на хрен броню сжечь!

"Двухсотые". "Трехсотые". Танк бьет прямой наводкой

Тугой, как кувалдой по наковальне, прямо над ухом звон выстрелов из танка Т-64, бьющего прямой наводкой вдоль по передовому блокпосту. Оттуда отвечают из противотанковых ружей. За танком — бульдозер, далее четыре БТРа и еще один, замыкающий, танк. С флангов по ним бьют ополченцы из гранатометов и "Утесов" (крупнокалиберных пулеметов). Стрелки отсекают украинских пехотинцев. В начале атаки они еще сидели на броне, как рейнджеры в американском фильме, потом одни драпанули, другие, раненые, падают на землю.

В паузах между тугим кувалдовым звоном танковых выстрелов — отвратительный, змеино-шипящий, нервирующий звук мин-хвостаток. Великанье топанье — гуп! гуп! — гаубичных разрывов. Неуследимые, почти одновременно вспарывающие пространство выхлесты из "Градов". Пауза, околоминутный провал, выскребающее мозг беззвучие и голодное урчание дизелей. И вот поперла из-за моста бронетехника.

— Патрон!

— Есть патрон!

Из противотанкового ружья времен Великой Отечественной лупит безостановочно в подползающий к блокпосту Т-64 командир расчета Ермак. Есть! Попадание! Еще! И еще! А махина все прет и прет. Даже гусеницу такого танка из противотанкового ружья времен прошлой войны в упор сбить проблемно. Прет. И лупит. Куда выше нас, вдоль дороги по второй и третьей линиям обороны. И "сушки" заходят снова. И "крокодилы" крошат. Не видно ни хрена. И уже не слышно ничего, только тугой звон в ушах. Ермак перезаряжает ПТР, поднимает глаза:

— Господи, помилуй…

А танк прет, прет, прет — уже метрах в 25.

Все, думаю, конец. А он остановился, замер. Нет, еще до того, как подожгли его, просто застыл, неповрежденный. Если бы не остановился, за это время как раз дополз бы до нас, передавил бы здесь все и всех. Реальный Сталинград.

За день до этого на том блокпосту Боцман, обычно спокойный, как сытый лев, неожиданно для всех рассвирепел из-за того, что икона Георгия Победоносца не обращена лицом к противнику. Икону повернули, закрепили, так она и стояла, пока длился бой.

Как только танк снова двинулся, справа с замаскированной в брошенном доме позиции 12,7-мм "Утеса" лупанули в топливный бак очереди. Вспышка. Резко — густой черный дым. Башня как-то очень быстро стала поворачиваться для "ответки". Командир расчета "Утесов" потом рассказал:

— Как в кино. Приникаю к прицелу — огромное дуло, из него легкий дымок, все замедленно, рывками, фрагментами видишь. И, кажется, чувствуешь, как набирает скорость предназначенный тебе снаряд. Я к двери. Бабах! Вместе со стрелком выметнуло во двор, засыпало могильно. Ничего. Выцарапались, выгреблись, пацаны помогли. Слегка контузило и все.

Слева грохнули из РПГ, по прямой — под башню — всадил Ермак. Потом еще и еще колошматили эту махину. Башню заклинило. Подполз второй танк, дал несколько прицельных вдоль дороги, стал оттаскивать поврежденного товарища. Из поврежденного танка еще лупанули по блокпосту. Не прицельно. От злости. Но ополченцев разметало. Пилота покрошило осколками основательно. Думали — насмерть.

— Уходим! Нас всего трое осталось, "двухсотого" потом заберем.

Кто это крикнул, я не понял. Ермак возмутился:

— Охренели? Пусть "двухсотый" (груз 200, убитый. — "Репортер"), он свой, бросать нельзя.

Подползли к Пилоту — жив! Из дыма, грохота, осколочного воя вползли в блиндаж те самые бойцы расчета "Утеса". Еще кто-то. Погрузили раненого на плащ-палатку, потащили.

— Корреспондент, ты живой? — это Моторола, уже в полном боевом снаряжении. — На хрен отсюда, там два "двухсотых", быстро туда, снимай все на видео!

Легко сказать. Видео на подзарядке на базе. Рванул туда, там подарок от Т-64, прямой наводкой прямо в окно комнаты, где жили мы. Взбегаю: моя крохотная комнатка рядом с основной почти цела, камера на месте.

"Двухсотые". Север и Цыган. Расчет ПТР. Вчера вечером, незадолго до приказа Моторолы о полной боевой готовности, я делал с ними интервью. За ужином Север попросил не выкладывать видео до победы:

— Дети у меня, мало ли что. Победим — тогда посмотрим, вспомним, документальный фильм сделаем.

И угостил меня соленым помидором: "Последний, ешь, домашний".

По-настоящему страшно за все время в Семеновке мне было только в тот момент, когда я снимал на видео тела Севера и Цыгана. С соседней позиции видели: их расчет накрыло прямым попаданием из танка. Грохнуло так, что бетонные блоки подпрыгнули чуть ли не на метр и раскололись. А трупы (должно быть, их тоже подбросило и влепило потом в асфальт) выглядели какими-то удлиненными, перекрученными, мягкими как на солнце пластилин… Пока я бежал к ним по траншее, узнал: кроме трех патронов, весь остальной боезапас они перед смертью вколотили в тот самый танк, который позже подожгли. Вгрызлось в меня чувство, что вот сейчас по мне, как и по ним, второй, неповрежденный танк шарахнет прямой наводкой и…

…Он шарахнул, с моста, с безопасного для него расстояния, но легли снаряды значительно дальше.

На место убитых отправили новичка. Он выпустил во второй танк оставшиеся три патрона и, будучи раненым в живот и ногу, смог из-под шквального огня вынести ПТР.

Боцман. ПТУРСы. Четыре выстрела в небо

Все это время меня мучила мысль, что занимаюсь я какой-то хренью, а не реальным делом. Все друзья мои на "передке", а я шастаю с камерой, как те коллеги, что приедут на час, снимут пять метров траншеи плюс мнение ополченца на фоне "подходящей картинки" — и репортаж в эфир, поработали славно. Замечу, впрочем, что шастать под постоянными обстрелами куда рискованнее, нежели быть в блиндаже, особенно на первой линии. И тем не менее это не оправдание.

Добежал как раз в нужный момент. Боцман с Ермаком и другими установили ПТУРСы, из которых мы так и не шмальнули по "коробочкам" на выезде из Красного Лимана. Задача: бронетехника перестраивается, возможна новая атака, нужно отбить у них желание атаковать. Прицелились. Залп!

— Еханый бабай и гнилые портянки "правосека"! Мимо, в небо! Что за хрень? — Боцман возмущен несказанно. — Все сделано правильно, а ракета летит в нуль. Давай еще!

Следующие три выстрела тоже ушли в небо. Суть: боеприпасы к ПТУРСу и сам аппарат давно выработали ресурс. Все. Воюем против танков гранатометами и снайперскими винтовками (снайперы бьют по оптике
и топливным бакам, порой чрезвычайно результативно). Вот и в данном случае наш снайпер зажег БТР и впечатал приветствие от ополчения в топливный бак второго танка. Зачадил панцер, отполз.

— Гена, — демонстрирует свой белозубый оскал Боцман. — Хорошо, что командир нас эвакуировал. Представь: пошли "коробки", мы долбанули в небо и… перезарядиться не успели бы. Бэтээры повернули бы и по полю к нам. Все, собирайте фарш героев… Ложись!

Снова атакуют "сушки": располосованное небо, взлохмаченные рваные всплески асфальта и грунта на линии удара НУРСами (неуправляемые реактивные снаряды) плюс визг минных осколков от залпа из "Градов".

В блиндаж вползает юноша, с виду ему еще и 20 не исполнилось.

— Боец, ты кто?

— На "передок", к Боцману.

— Значит, ко мне.

— Боцман, — говорю, — давай отведу его на базу. Посмотри: ухо у него иссечено, осколки торчат, трясет всего, явно контужен.

— Меня сюда прислали. К Боцману. Никуда не уйду.

Я увел его, сейчас он в госпитале. Возвращаюсь на передовой блокпост, слышу: "Еще „двухсотый“!" Бегу с санитаром к траншее. Боец только поговорил с женой по телефону — и "сушка" сбросила кассетные бомбы. Осколками насмерть сразу. Посекло правую руку, срезало почти все лицо. Снимаю. Вынесли погибшего к машине.

Вернулся в тот блиндаж расспросить, как все случилось. У бойцов глаза на мокром месте. Отворачиваются. "Дилинь-дилинь" — идут одна за другой СМС на телефон в забрызганном кровью углу.

— Жена его. СМС. Пишет. Как сильно она его любит...

— Откуда он?

Никто не знает. "Дилинь-дилинь". Боец жмет на кнопку: "Валера, любимый, ну на денек тебя отпустят? Я так жду!" Боец кладет телефон в забрызганный кровью угол. Молча, споткнувшись на пороге, уходит.

Иконы. Куклы. Кресты

5 июня была еще одна попытка танковой атаки. Тогда на нас двинулись три танка и четыре БТРа. Встретив отпор, получив повреждения, откатились мгновенно. В эти дни ополченцы сбили три вертолета, самолет-разведчик и основательно повредили надоевшую всем "сушку". В том бою они понесли ощутимые потери: 7 "двухсотых" и более 30 "трехсотых" (тяжелораненых). Но! Сбили два вертолета, вывели из строя Т-64 и два БТРа и основательно покрошили укровскую пехоту. Шестеро бойцов спецподразделения Моторолы представлены к награде Георгиевскими крестами. Двое — оба из Донецка — посмертно.

Потери украинской армии, по официальным данным, — трое погибших и 50 раненых. Но в ополчении говорят, что там погибли не менее 300 человек.

После 5 июня украинская сторона уже не пыталась атаковать Славянск сухопутными силами. Но методично ведет огонь по Славянску с большого расстояния.

Сейчас от Семеновки остались одни руины. Немногие оставшиеся местные жители надеются спастись в погребах. Под землей. Еще в Семеновке ополченцы, бойцы Моторолы. Они не уйдут. Разве что сразу на небеса. А еще там, на передовом посту, все та же, обращенная лицом к противнику, икона Георгия Победоносца. И кукла. Убиенной в праздник Троицы шестилетней девочки.