Яков Шойхет: «Чтобы люди приняли твою позицию, нужно уметь ее обосновать»

Яков Шойхет:

Настоящий врач всегда сопереживает

- Что повлияло на ваш выбор профессии? Почему вы стали врачом?

- Я вырос в семье медиков: мама – медсестра, папа – фельдшер. Они были абсолютно преданы медицине. Тетя - фармацевт. Так что это семейная традиция.

Но я не хотел быть врачом, в школе любил физику, химию, даже почитывал книги по ядерной физике. Но в то время обстоятельства складывались так, что я мог пойти на физический факультет только в пединститут, и тогда я поступил в медицинский. Легко сдал вступительные экзамены, и за несколько дней по свободному расписанию решил все задачи для первого курса по физике и сразу же получил зачет.

Кстати, во время работы над Семипалатинской программой эти знания помогли мне разговаривать и с физиками, и с химиками. Сначала они улыбались: о чем это врач будет с нами говорить, но потом оказывалось, что я вполне могу с ними изъясняться.

- В чем для вас, как для врача, главное удовлетворение в работе?

- Врач получает удовлетворение от лечения больного. Когда человек выздоравливает и уходит от вас здоровым, это часто больше действует на врача, чем на пациента. Я много раз замечал, что сделанная операция восстанавливает мои силы даже после накопившейся за несколько дней усталости. Во время операции идет такой стресс, что у меня зрение на сто процентов восстанавливается – я смотрю без очков, вижу самые тонкие нити, чего не бывает в обыденной жизни.

- И за столько лет работы это до сих пор сохраняется, не возникает никакого привыкания?

- Абсолютно никакого. Все разговоры о том, что врач привыкает к смертям, к тяжелым состояниям больных – это неправда. А тому, кто привыкает, надо уходить из медицины. Не имея чувства сопереживания нельзя врачевать. Я не встречал врачей высокого уровня, которым было бы несвойственно сопереживание. Приходилось встречать тех, кому было все равно, но они никогда не становились врачами. Они были кураторами больных и больше ничего.

Другое дело, что у врача может быть разное отношение к событиям. Я, например, плохо переношу кровь на улице. Когда я издалека вижу побитого человека, мне может стать плохо. Подхожу к нему, и он превращается для меня в пациента. Когда я вижу кровь у больного, сразу думаю: где источник кровотечения? И это убирает все остальные эмоции. Поэтому не люблю, когда в кино показывают размозженные головы и что-то подобное. В эту минуту я не врач, а зрителем быть не могу.

Учитель должен смотреть вперед

- Кого вы считаете своими учителями?

- Многих. Учитель – это не тот, который тебя все время учит, а тот, который тебя чему-то учит. Конечно, Израиль Исаевич Неймарк оставил очень серьезный след в моей душе. Он был врачом широкого профиля, и, конечно, его пример для меня очень много значил. Я считаю, он передал мне ленинградскую школу.

Зиновий Соломонович Баркаган сыграл очень важную роль. Это был человек колоссального ума, и беседы с ним очень много для меня значили.

Виталий Николаевич Крюков мог всегда принимать правильные решения. Ему я обязан тем, что с 1976 года заведую кафедрой.

Патологоанатом Анатолий Григорьевич Варшавский в 1959 году меня, студента второго курса, вовлек в научно-исследовательскую работу по пересадке почки. Насколько учителю надо было смотреть вперед, чтобы отобрать трех студентов и дать нам такую работу!

Способность человека смотреть вперед, дать ученикам тему, с которой они могут спокойно идти в будущее, очень важна. Я вообще считаю, что профессорско-преподавательский состав Алтайского мединститута в то время, когда я учился, был очень мощным. Он определил будущее нашего поколения. Это были врачи ленинградской и московской школы, которые волею судьбы оказались в Сибири. И мы, благодаря им, стали тем, кем стали.

Политика без отрыва от медицины

- Яков Наумович, вы были типичным советским интеллигентом – врач, доктор наук профессор… И вот мощные социальные лифты 90-х вынесли вас на политическую сцену. Скажите, исходя из вашего личного опыта, нужно было идти в политику?

- Как все случилось? Я занимался наукой, был проректором мединститута по науке. Ко мне пришли практические врачи и сказали: в Алтайском крае беда – рождаются дети с очень тяжелой желтухой, у нас сложная ситуация с новорожденными. Я стал выяснять причины, организовывать врачей, профессоров на решение проблемы, связанной с рождением желтых детей. Проблема была обусловлена многими факторами – социальными, медицинскими, научными. Это привело к тому, что я стал заниматься социально значимой государственной программой "Здоровье детей и матерей в Алтайском крае". Фактически, решался вопрос, почему в Локтевском, Тальменском и Славгородском районах так много новорожденных, больных желтухой. Потом, кстати, выяснилось, что там совершенно разные причины.

Занимаясь желтыми детьми, мы выявили совершенно другую проблему, более значимую – население Алтайского края пострадало от взрывов на Семипалатинском ядерном полигоне. Для реабилитации пострадавших потребовалось принятие государственной программы. И тогда Валерий Иванович Киселев сказал: надо это решать. И я пошел на выборы в Совет Федерации. Цель была очень простая – решать вопросы, связанные со здоровьем населения Алтайского края.

Я отказался от многих должностей – от должности зампреда комитета Совета Федерации на постоянной основе, от кое-каких должностей в Алтайском крае. И никогда не бросал врачебной деятельности.

- Над Семипалатинской программой вы с Валерием Киселевым работали в тандеме. Какие у кого были функции?

- Я занимался, в основном, постановкой научных задач, созданием временных научных коллективов. Валерий Иванович обладает огромными способностями к проведению крупных работ, непосредственной организации исследований, заключению договоров. Это он обеспечивал, чтобы все организации выполняли взятые на себя обязательства. Фактически, он осуществлял менеджмент этой программы. В Семипалатинской программе участвовали не два-три института, а десятки. И руководство решением государственной задачи осуществлялось из Алтайского края. Такого аналога больше нет – всеми государственными программами всегда руководили из Москвы.

Настоящие руководители не принимают внезапных решений

- Вы были членом Совета Федерации первого созыва, депутатом Законодательного собрания, но это, если можно так сказать, была работа на общественных началах. А потом стали вице-губернатором, и эту работу общественной уже не назовешь. Как вас, выходца из среды вузовской интеллигенции, восприняли чиновники? И как вы там себя ощущали?

- Как они меня воспринимали нужно, наверное, их спрашивать. Но я не могу сказать, что мне было трудно работать. Может быть, мне везет в том, что умею быстро принимать решения. У меня голова как-то так устроена, что позволяет легко удерживать различные события, факты и связывать их в систему. Поэтому на принятие решений уходит не много времени. Я не думаю два-три дня. Еще в молодости выработался такой принцип – принимать решение немедленно. Я не откладываю на завтра, на послезавтра. Это сильно облегчает работу. Вот говорят: у меня дел накопилось! У меня никогда ничего не накапливается.

А главное, где бы я ни работал, я все равно решал вопросы здоровья населения. Я не переходил в другие отрасли, отказывался от должностей общего порядка. В 1996 году, когда Александра Александровича Сурикова избрали губернатором, я отказался баллотироваться на пост председателя Законодательного собрания. Выступил на сессии и сказал, что в сельскохозяйственном крае один человек может заниматься промышленностью, но другой должен заниматься сельским хозяйством. Фактически, я снял свою кандидатуру в пользу Александра Григорьевича Назарчука.

- Как вам работалось с Суриковым? Сложно было его в чем-то убедить?

- Работалось с ним нормально. Его нужно было не убеждать, ему нужно было объяснять. Я считаю, все руководители, которые не автоматически принимают решение, а обсуждают, взвешивают, думают - поступают правильно. Суриков, конечно, доверял мне, выслушивал меня. Я всегда мог объяснить ему свою позицию и получить определенное решение. Это не значит, что он всегда соглашался. Но я всегда считал: если он не согласился, значит, я не смог объяснить. Я критически отношусь к себе.

Вообще любое предложение должно быть обосновано. Если вы не можете его обосновать, то нечего требовать, чтобы делали так, как вы хотите. Мне многим приходилось объяснять, докладывать. Были очень короткие доклады – Борису Николаевичу Ельцину в 1992 году около пяти минут. Сергею Кужугетовичу Шойгу я один на один в своем кабинете объяснял суть Семипалатинской программы около трех часов, показывал больше 150 слайдов. После этого он принял решение и потом всегда поддерживал меня даже на заседаниях правительственной комиссии.

- То есть, вы были у Шойгу на особом счету?

- Не то, что бы на особом счету. Я доказал, что могу обосновывать эти явления, и все законы по ядерной безопасности были переделаны. Стала учитываться не загрязненность территории, а доза, поглощенная человеком. Моя идея была очень простая: на здоровье влияет доза облучения, а не то, сколько радионуклидов лежит в земле, потому что они для человека могут быть недоступны.

- Фактически, вы завоевали такое отношение к себе.

- Конечно. Просто так ничего не дается. Всю жизнь, шаг за шагом, вы что-то завоевываете. Я не могу сказать, чтобы мне везло в жизни. Было много трудностей. Трудностей признания.

- Нынешняя краевая власть к вам обращается за советами как к специалисту?

- Она обращается, больше я обращаюсь. Александр Богданович всегда послушает, взвесит все, он прекрасный аналитик. Я бы сказал, что у Карлина государственный ум, он взвешивает очень много обстоятельств. Мне это импонирует. Можно много рассказывать, но надо, чтобы умели слушать. Так вот он умеет слушать. Он всегда уточняет, проверяет свое мнение. Карлин не принимает внезапных решений, с чем-то согласится, с чем-то нет. Когда человек соглашается со всем, это грозит большими ошибками. Я уважаю его за то, что чувствую его силу мыслительной деятельности, способность организовывать крупные программы. Можно принимать решения улучшить то, улучшить это, но это все пустые слова. А можно решить построить 75 объектов. Здесь уже есть численное выражение результата. Эти объекты можно посчитать, посмотреть.

Работа – это жизнь

- Вы до сих пор много работаете, весь день расписан по минутам. Зачем вам это в вашем возрасте?

- Это моя жизнь, к которой я привык. А без этого я не могу. Если я сутки не работаю, начинаю плохо себя чувствовать. Не могу ничего не делать, мозг должен быть все время занят.

Но при этом один день не похож на другой. У меня слишком много интересов научного и практического плана. Виды деятельности все время меняются.

- Получается, что отдыхать, как отдыхают многие – на охоте, на рыбалке, в саду – вам не надо.

- У меня все то же самое. Я сижу, читаю диссертацию. Почитал полтора-два часа, пошел посмотрел больных. Вернулся – почитал научные журналы. Плюс операции, лекции. Сменяемость предмета деятельности очень большая. И этого достаточно, чтобы мозг не уставал. Сменяемость темы осмысления – это очень серьезная вещь. Но и эмоции бывают потрясающие. Когда ты видишь, что человек после операции уходит радостный на своих ногах, разве на тебе это не отражается?! Вся усталость сразу же уходит.

Вообще-то и выживаемость, и продолжительность жизни зависит не от сердца, а от мозговой деятельности. Как только дряхлеет мозг, начинается дряхление организма.

- У вас есть еще какие-то увлечения, кроме науки?

- Я люблю живопись. Ученики знают это и дарят мне картины. Многие из них талантливые люди, они дарят свои работы. Посмотришь на одну картину, потом на другую, и настроение изменится. Это тоже повышает мою активность.

Вторая моя любовь – оперная и симфоническая музыка. Когда-то я знал либретто многих опер на память.

Художественной литературы сейчас читаю мало, а когда-то читал очень много. В школе у меня были учителя, которые очень любили русскую литературу XIX века. Поэтому современную литературу я не очень люблю. Мне больше нравится Лев Толстой. У него был очень взвешенный и мудрый взгляд на жизнь. Конечно, Чехов очень интересен. Из советских писателей мне нравятся Василь Быков, Юрий Трифонов. А вот мистику не люблю. Булгакова, например, плохо воспринимаю.

Беседовал Дмитрий Негреев.

Фото автора.

Кто есть кто в этом интервью

Неймарк Израиль Исаевич (1915-1998) – хирург, заслуженный деятель науки РФ, доктор медицинских наук, профессор, основатель кафедры факультетской хирургии Алтайского государственного медицинского института.

Баркаган Зиновий Соломонович (1925-2006) - член-корреспондент РАМН, доктор медицинских наук, профессор, почетный гражданин Барнаула, лауреат Государственной премии СССР, заслуженный деятель науки РФ. С 1955 по 1997 год руководил кафедрой пропедевтики внутренних болезней Алтайского государственного медицинского института.

Крюков Виталий Николаевич – судебный медик, доктор медицинских наук, профессор, ректор Алтайского государственного медицинского института в 1964-1979 годах.

Варшавский Анатолий Григорьевич – доктор медицинских наук, профессор, первый заведующий кафедрой патанатомии Алтайского государственного медицинского института.

Киселев Валерий Иванович - член-корреспондент РАМН, доктор медицинских наук, профессор, заслуженный работник высшей школы РФ, проректор по менеджменту качества образования, заведующий кафедрой нормальной физиологии Алтайского государственного медицинского университета.