«У нас, выходит, новое 11 сентября»: корреспонденты "Известий" увидели в Ньютауне больше, чем показали Обаме

Фото: ИЗВЕСТИЯ/Марат Абулхатин

В воскресенье над Ньютауном целый день лил дождь. Мелкий и холодный, временами переходящий в снег. Под этим дождем мокли бесчисленные цветы и мягкие игрушки, разложенные теперь не только у начальной школы, но и на каждом крупном перекрестке городка.

Подношения к этим самодельным алтарям возят централизованно. На полицейских и пожарных машинах. Для местных жителей расстрел малышей стал настолько сильным эмоциональным ударом, что они не в силах даже присутствовать на месте, напоминающем о трагедии. Поэтому шерифы и спасатели по несколько раз за день объезжали городок, собирали подношения и заплаканные раскладывали их у алтарей. 

Фото: Марат Абулхатин/ИЗВЕСТИЯ

— Вы знаете, когда я в последний раз видела столько плачущих пожарных и полисменов? 11 сентября 2001 года, когда самолеты снесли Всемирный торговый центр, — прихожанка католической церкви Ньютауна сжимает в руках плюшевого пса, ожидая, когда двое полисменов — мужчина и женщина — уложат у алтаря цветы, которыми забиты оба их автомобиля. — У нас, выходит, новое 11 сентября. Новый враг у ворот.

Женщина укладывает мягкого пса поверх принесенных полицейскими букетов и идет в храм, на ступенях которого стоит рамка с плакатом "Молитесь о жертвах", а на дверях — написанный от руки плакат "Журналистам нельзя".

Фото: Марат Абулхатин/ИЗВЕСТИЯ

Такие надписи украшают все бесчисленные церкви и молельные дома Ньютауна и его окрестностей: католические, лютеранские, баптистские. Даже местная сикхская община отгородилась плакатом от прессы. Висит он и у школы, в которой все воскресенье продолжали работать следователи. За ними издалека наблюдают репортеры и немолодой уже мужчина, в потертых рабочих джинсах и куртке. Мужчину зовут Фил, он прибыл издалека и вовсе не из праздного любопытства.

Фото: Марат Абулхатин/ИЗВЕСТИЯ

— Я приехал ранним утром, проделал сотню миль. У меня в машине мой сосед, его дочь работала здесь. Пока не обнародовали имена убитых, он надеялся, что она жива, просто не подходит к телефону из-за допросов или еще чего-нибудь. Но вчера все стало ясно. Он пришел ко мне ночью, весь дрожа. Не то, что машину вести — говорить толком не может, — Фил выковыривает из кармана куртки мятую сигарету. — Мы здесь уже почти четыре часа, а ему до сих пор не дают увидеть его девочку. Говорят, надо дождаться, когда следователи закончат свою работу.

Фото: Марат Абулхатин/ИЗВЕСТИЯ

Дети Фила тоже учились в Ньютауне, и сейчас его передергивает от мысли, что убийца мог прийти в Сэнди Хук на несколько лет раньше.

— Вы в России, конечно, живете беднее и с демократией у вас не все гладко, но вы счастливы, потому что шансы на то, что такой вот придурок придет с целым арсеналом в школу и откроет там огонь у вас куда меньше, чем в США. Надо и нам запрещать уже свободную продажу пушек, — на прощание говорит он.

Фото: Марат Абулхатин/ИЗВЕСТИЯ

Разговоры о запрете продажи оружия или существенном его ограничении в Ньютауне можно услышать на каждом шагу. Но чаще об этом говорят приезжие, которых сейчас в городе даже больше, чем местных жителей. Пережившие бойню пока мыслят другими категориями.

— Я всегда больше всего на свете боялась болезней моих детей. Ты не знаешь, что с ними, они сами не знают, что не так, врачи крутят носом от страховок, говорят: то не годится, это не подходит, оформляйте новую или платите наличными. Но сейчас я счастлива, что на прошлой неделе моя Кристин заболела, — красная от слез женщина средних лет прижимает к себе девочку у рождественской елки в центре Ньютауна. — Она так кашляла, что я взяла в пятницу выходной и осталась с ней дома. Какое счастье, что она заболела.

Фото: Марат Абулхатин/ИЗВЕСТИЯ

Кристин, которой на вид дашь не больше 6 лет, испуганно смотрит на мать и собравшуюся вокруг толпу и шепотом просит родительницу отвести ее домой. Там тепло, не идет дождь и ждет папа.

— Я надеюсь, очень надеюсь, что она еще не понимает, что случилось в нашем городе. Надеюсь, что до нее не сразу дойдет, что ее друзья мертвы, — закрывая уши дочери руками, говорит напоследок заплаканная мать Кристин.

Через несколько минут у той же самой елки, от которой Кристин едва оттащила свою маму, навзрыд плачет взрослый седовласый мужчина. Местные утешают его, обнимают, хлопают по плечу, гладят по спине со словами: "Джим, ты все равно ничего не смог бы сделать. Не вини себя. Успокойся".

Фото: Марат Абулхатин/ИЗВЕСТИЯ

Джим — учитель из Сэнди Хук, прибежавший на звук выстрелов из соседнего с тем, где действовал убийца, корпуса. Но было уже поздно.

— Я-я-я-я… Я не знаю, кем нужно быть, чтобы взять и убить пятилетних м-м-мальчишек и д-д-девчонок. Наших любимых м-м-малышей, — Джим заикается от плача, его заметно трясет. Но он берет себя в руки. — Я всегда объяснял детям, что наш город — самый лучший в мире. Что любой житель Ньютауна — это их друг и помощник. Что мы — это одна большая семья, дружная и любящая. И вот как все повернулось сейчас.

Фото: Марат Абулхатин/ИЗВЕСТИЯ

Похожими выражениями оперировал и президент США Барак Обама, который к ночи воскресенья приехал в Ньютаун. Выступал Обама в школе, но не в начальной, где за два дня до его визита погибли 26 человек, а в средней, где не работают следователи и есть большой актовый зал, приспособленный для встреч с большой аудиторией.

Люди начали собираться у школы еще до того, как Белый дом определился с президентскими планами. Очередь у школы выстроилась уже в полдень. Двери для желающих увидеть Обаму открыли в пять вечера - за два часа до планируемой даты его выступления. Вдоль километрового людского хвоста постоянно ходили представители Красного креста, раздававшие печенье и одеяла, и полицейские, предупреждавшие о том, что журналистов в зал пускать не будут.

Фото: Марат Абулхатин/ИЗВЕСТИЯ

— С президентом приезжает его пул, они будут допущены в зал. Тех, кого нет в списке, прошу не беспокоиться. Не надо мерзнуть зря, — заботливо повторял каждые несколько минут обходивший очередь чернокожий полисмен.

Ровно в семь, когда Обама должен был начать свое выступление, тот же полисмен объявил, что зал полон, и больше никого пустить нельзя. Не достоялись в очереди никак не меньше пятисот человек.

Фото: Марат Абулхатин/ИЗВЕСТИЯ

Большинство из них собрались у двух, выставленных перед входом в школу колонок-громкоговорителей. И через час после обещанного начала выступления Обамы, кутающаяся в бесплатные одеяла толпа, смогла выслушать президента.

— Этим вечером Мишель и я сделаем то, что сделает каждый родитель в Америке — обнимем наших детей и скажем, что мы любим их. Напомним, как мы любим друг друга. Но многие семьи в Коннектикуте не смогут сделать этого. И поэтому мы все должны прийти им на помощь. В тяжелые времена общество требует от нас, чтобы мы стали самыми лучшими американцами, которые только могут быть. И, как президент, я сделаю все, что в моих силах для того, чтобы помочь этим людям, — завершил Обама свою речь, начатую со слов о том, как тяжело родителям хоронить собственных детей и том, что правительство не намерено мириться с разгулом вооруженного насилия.

Фото: Марат Абулхатин/ИЗВЕСТИЯ

— И это все? — кипятились мерзнувшие на улице по несколько часов журналисты. — А что насчет закона об оружии? А ужесточение мер безопасности в школах?

Но Обама уже собирался покидать Ньютаун, и за него могли ответить лишь местные жители.

— Если бы он видел то, что за последние дни видели тут вы, он бы непременно сказал об этом. Но он видел лишь то, что показал ему его протокол. Надо пожить несколько дней в рыдающем городе, чтобы понять его. За час этого не сделать, — пожимала плечами чернокожая толстуха в куртке со значком "Обама 2012". — Не судите его строго, ему сейчас очень нелегко.