В Белокурихе набирает силу движение за восстановление исторической справедливости

Забвению не подлежит!

Они были преданы дважды. С невиданным бесстыдством и лицемерием в те страшные тридцатые их предал "родной отец и учитель всех времен и народов". А потом, спустя годы, осушив слёзы, их предали родные и близкие. Предали забвению…

Жизнь в Новобелокурихе к середине двадцатых постепенно входила в свою колею. Впервые после долгих лет вражды, насилия, разрухи люди вздохнули свободно. Начали оживать, набирать силу оскудевшие крестьянские дворы. Пусть не было гвоздей, керосина, мануфактуры, других нужных селу товаров, но землю, сенокосы, выгоны делили по справедливости. А там, где справедливость – лад, покой, благополучие.

По словам старожилов, люди "впервые воспрянули духом". Разорённые, опустошённые Гражданской войной крестьянские хозяйства удалось поднять за какие-нибудь три-четыре года. Появились первые молотилки, пароконные плуги, веялки, другая техника. С трудом сводили концы с концами лишь те, кто не хотел работать.

Похорошели, принарядились села. Стали богаче крестьянские дворы. По осени, а то и в зимние дни бывали здесь свадьбы, шумные, весёлые праздники, когда радость и ликование людей бурным потоком выплёскивались на сельские улицы. Казалось, вот она жизнь, о которой давно мечталось, за которую боролись с отрядами Колчака и сложили свои головы многие жители Новобелокурихи.

Но ветры новых перемен уже шумели над страной, будоражили сердца и души. Не обошли они стороной и притихшую среди горных склонов Новобелокуриху.

О новой жизни говорили убежденные большевики-ленинцы, искренне верившие в великие идеалы революции. Громко кричали о ней те, кому светлое будущее отчетливо рисовалось в виде безграничной необузданной личной власти на фоне всеобщей нищеты и бесправия.

Сплошная коллективизация

Чтобы ускорить движение к новой жизни, на сельском сходе крестьянам было предложено по-хорошему, без лишних проволочек вступить в колхоз, где все будет общим. Такие призывы радовали тех, кто не утруждал себя работой, у кого в избе и во дворе было пусто. А у кого своё хозяйство – корова, лошадь, ухоженный клочок земли – восторга не вызывали.

В 1926 году в Новобелокурихе насчитывалось 305 крестьянских дворов, 1598 жителей. Загнать такую ораву в единую семью оказалось делом нелегким. Только в 1929-м в Новобелокурихе был создан первый колхоз, названный именем героя Гражданской войны И.Я. Третьяка, куда удалось вовлечь лишь 89 семей. Сделали общим домашний скот, немудреный крестьянский инвентарь, свезённое с крестьянских дворов семенное зерно. Рёв голодных коров, ржание лошадей, загнанных в утопающие в грязи без единой травинки загоны, оглушали окрестности, надрывали душу.

Годом раньше в Новобелокурихе было учреждено первое товарищество по совместной обработке земли – ТОЗ, в котором добровольно объединились десятки крестьянских хозяйств. Главной задачей объединения была взаимопомощь в проведении весеннего сева, косовицы и обмолота хлебов. Такая форма кооперации людям пришлась по душе, тем более что коровы и даже лошади оставались на личном подворье. Видя, что жизнь в ТОЗе идёт несравненно лучше, чем в соседнем колхозе, ретивые борцы за новую жизнь, всерьез перепугавшись, в спешном порядке преобразовали товарищество в ещё один колхоз с мудреным названием "Третий год пятилетки".

Памятным событием в истории Новобелокурихи стало создание коммуны "Пролетарская революция" – одной из первых в Сибири. Туда свезли срубы кулацких домов, амбары, домашний скот, сельхозинвентарь тех крестьян, которых отправили в Нарымский край, на Колыму. И счастливая жизнь началась. По рассказам Л.С. Панариной, Е.В. Шумовой и других старожилов, веселье в коммуне начиналось с утра. Пляски, песни, звук гармоники не затихали до полудня. И это весной, когда каждый исконный хлебороб с восходом солнца начинал работу в поле.

В коммуне был устроен деревянный помост, и плясовая дробь в погожие дни была слышна по всей округе. А частушки коммунаров хорошо помнили ещё в середине прошлого века. Вот одна из них:

Мой милёнок пролетар, /А я пролетарочка. /Мы с утра поём и пляшем – /Вот такая парочка.

Через пару лет весёлая жизнь в коммуне закончилась. Деревня обнищала, раскулачивать стало некого, все, что награбили, проели, пропили, разворовали. Коммунары разбежались. На месте коммуны долго оставался жалкий пустырь, поросший крапивой и кустарником.

С колхозами все шло как будто хорошо, но план сплошной коллективизации буксовал. Люди упирались, медлили рассуждая: если в рай гонят силком, то это уже не рай, а тюрьма. Великому делу обновления села мешали тугодумы, державшиеся за собственный клочок земли, за своё хозяйство. И таких было большинство. С ними велась усиленная разъяснительная работа, где лучшими доводами в пользу коллективизации были трёхэтажный мат и дуло револьвера.

По рассказам старожилов, особенно лютовал в Новобелокурихе некто Соловьев, присланный для наведения порядка сверху.

Дела в колхозах налаживались трудно. Люди жили в нищете, получая за трудодни жалкие крохи. Бывали и такие годы, когда, вырастив и собрав урожай, колхозники не получали ровным счетом ничего. Старожилы хорошо помнят 1931 и другие годы, когда хлеб из колхозных амбаров забирали начисто. Ветеран труда с полувековым стажем, мать пятерых детей и десяти внуков Капитолина Ивановна Гололобова, которая хорошо помнит годы насильственной коллективизации, непосильный труд в колхозе, голод и унижения, вспоминает:

- Жили мы в селе Новотырышкино. Родители работали в колхозе от темна до темна за трудодни, без выходных, без отпусков. За один трудодень полагалось триста граммов зерна, но выдавали не всегда. О пенсиях и слыхом не слыхивали. Паспортов не было, а без них никуда не уедешь.

Была у меня подруга Анютка, вместе в школу ходили. Отец её председателем был, весёлый такой, улыбчивый. Один раз приехал в село обоз с пустыми телегами, начальство какое-то - и к амбарам. А мы с Анькой за веялку спрятались. Начальство с её отцом беседует, грубо так, требует, чтобы весь хлеб отдал, до зернышка. Отец Анюткин просит: "Оставьте хоть немного, дети от голода мрут". – "Ну и пусть мрут, - со злобой отвечает начальник. – Бабы ещё нарожают. А ты, сволочь, если не отдашь хлеб, под расстрел пойдёшь". И начальник, который военный, кобуру нагана расстегнул. Мы от страха убежали. А потом видели, как Анюткин отец плакал. Потом был голод, умирали дети и старики, а сколько – никто не считал.

Без права переписки

В Новобелокурихе, как и в других селах, искусственно раздувались междоусобная вражда, ненависть, подозрительность. Людей делили на кулаков и бедняков, а тех, кто оказывался посредине, называли подкулачниками. Классовая борьба оказалась делом удобным и выгодным: неумелое руководство, развал хозяйства, нищету и беззаконие ловко списывали на происки врагов трудового народа.

Среди врагов оказались в первую очередь те, кто не сразу вступил в колхоз, а тем более выразил вслух свои сомнения.

Далеко не для всех хлеборобов Новобелокурихи солнце светлого будущего взошло в родном селе, на весенней пашне, на сенокосе. Десятки жителей села встречали восход солнца за решетками тюрьмы, в пересылочных лагерях, на широких просторах Колымы и Нарыма. "Врагов народа" обычно забирали ночью. Раздавался стук в дверь. Кто-то из перепуганных соседей, взятый в качестве понятого, дрожащим от страха голосом лепетал: "Дык, отворяй, Иван Гурьнович, те… те… телеграмма тебе, значится, из города, язви ее…"

В избе наступала гробовая тишина: страшное слово "телеграмма" было у всех на слуху. Затем, рванув изо всей силы дверь (иногда она слетала с петель), "защитники" трудового народа, наводя револьверы на оцепеневших от ужаса женщин и детей, врывались в избу. Начинался обыск, летели в сторону тряпье, небогатые праздничные наряды, стариковское облачение, приготовленное на случай смерти. По рассказам старожилов, в карманах мародеров оседали ценные вещи – кольца, серьги, нательные кресты, платки, белье.

Затем – короткое прощание, слова надежды уводимых кормильцев: мол, во всем разберутся и все образуется, узелок с бельем и сухарями…

И люди исчезали. Навсегда, бесследно, без права переписки.

В 1937-1938 годы были раскулачены, арестованы и отправлены в ссылку крестьяне-труженики С.И. Власов, И.К. Зырянов, П.И. Касацких, В.П. Касацких, И.И. Тырышкин и многие другие.

Малограмотные мужики, знавшие немудреные тайны крестьянского быта, в одночасье становились шпионами японской, немецкой или английской разведки, а некоторые были "завербованы" ими всеми сразу.

Черные дни наступили и для семей репрессированных, для их родных и близких. Ни в чем не повинных людей не принимали на работу, лишали сенокоса, выгона, земельного участка, обрекая женщин, детей и стариков на голодную смерть. Клеймо позора, особенно страшное для детей, переносилось и на животных: если у кого-то сохранилась корова, ее запрещалось принимать в общественное стадо.

По словам ветерана труда Евдокии Тихоновны Дробышевой, в селе Новотырышкино за одну ночь было арестовано семьдесят человек – более половины всех работоспособных мужиков. Только в семье Ветровых недосчитались четверых взрослых сыновей. Причина ареста – несвоевременное вступление родителей в колхоз. Трое парней, истосковавшись по родным местам, бежали из мест ссылки. В родном селе их уже ждали, схватили в день прибытия и расстреляли по пути следования к месту отбывания наказания якобы за попытку к бегству.

Хватали людей честных, трудолюбивых, тех, кто пользовался всеобщим авторитетом, уважением среди односельчан. И, странное дело, беда эта не коснулась пьяниц, лодырей, стукачей, тунеядцев.

Сломать народ, лишить его чувства человеческого достоинства – главное и непременное условие любой диктатуры. И эта задача решалась успешно. Ночные акции вселяли чувство ужаса в сердца и души людей, делали их тихими, безропотно покорными. Примитивный спектакль играл и другую роль: претворял в жизнь сталинский бред об усилении классовой борьбы на двадцатом году советской власти.

Жестоко расправлялись и с представителями рабочего класса, местной интеллигенции. В Сычевке были осуждены "без права переписки" агроном П. Лебединский, механик Я. Бухбиндер – старожилы хорошо помнят его мозолистые ладони, усеянные крапинками въевшегося металла, кузнец В. Семаков, единственный в округе способный на нехитрой кузнечной наковальне выковать любую (!) деталь для "Фордзона".

Эти очень разные люди были в чем-то похожи друг на друга. Не случайно, вспоминая их, старожилы говорят: "Большой души был человек!"

Низкий поклон их безымянным могилам!

Кровавая сталинская диктатура все более обретала черты средневекового мракобесия. За частушку-нескладушку, где было упомянуто имя "отца и учителя", был арестован весельчак и балагур, житель Новобелокурихи Матвей Матыцин. Когда во время десятиминутного судилища парня спросили, все ли он спел, Матвей простодушно ответил: "Нет, не все. Могу петь до вечера. С переплясом". – "Плясать будешь на Колыме!" – остановили его "судьи".

Десять лет Колымы не сломили веселого парня. Помогли выжить сила, веселый и добрый характер, привычка к невзгодам и крестьянское трудолюбие. Последние годы, рассказывает Матвей Григорьевич, он катал "красную" тачку, а такая техника вручалась не каждому! "Тысячи хороших ребят остались там, в Долине Смерти, - вздыхает Матвей Григорьевич. – Среди них немало наших земляков, жителей Белокурихи".

Матыцина, как и многих других, полностью реабилитировали. Частушки он любил до конца своей жизни. И даже зла на стукачей не держал.

Сколько же сыновей-тружеников потеряла Белокуриха в те страшные годы?

Ветеран войны и труда преподаватель истории Петр Яковлевич Ярыгин за несколько лет поиска-расследования установил: более ста человек. По данным краевого управления КГБ, за 9 лет сталинских репрессий уничтожено 38 000 жителей края. Число женщин, стариков и детей, погибших в местах ссылки от голода, холода и болезней, видимо, намного больше.

Невольно задаешь себе вопрос: как могло такое произойти с нами, нашим народом, страной?! Почему самозванцы и проходимцы творили произвол столько лет?! Не с этих ли налетов на деревенские избы берет начало наш позорный путь за океан, куда спустя годы пошли мы с протянутой рукой?

Вспоминается жуткий по своей сути, угодливо повторяемый на все лады и залитый кровью миллионов лучших сынов и дочерей нашего народа пещерный лозунг "Кто не с нами, тот против нас!" С кем это – "не с нами?"

Движение за восстановление исторической справедливости в Белокурихе набирает силу. И то, что в центре его оказался один из самых уважаемых жителей Белокурихи, человек величайшей скромности, ветеран войны и труда, журналист, историк Пётр Яковлевич Ярыгин, говорит о многом. Это он, чтобы возвратить из небытия имена невинных жертв, встречался с теми, кому чудом удалось уцелеть в страшном кровавом аду, слушал нелегкую исповедь людей, чьи отцы, мужья и братья погибли в сталинских застенках, людей, испивших горькую чашу унижений, несправедливости, незаслуженного позора.

Хочется верить, что в недалеком будущем и в городе-курорте, как в краевой столице, появится обелиск, построенный на пожертвования народа, к которому в день поминовения люди принесут красные гвоздики. Ведь, забывая прошлое, мы теряем нечто большее, чем свою историю, мы теряем дорогу в будущее.

Александр ОСТАПОВ.
г. Белокуриха.