Эксперты: Сирия – дверь в новый мировой порядок

Означают ли договоренности по Сирии между Россией и США движение к новой конфигурации мировой внешней политики. С таким вопросом Сергей Брилев обратился к гостям форума "Валдай" - как российским, так и иностранным экспертам.

Удивительной красоты Иверский монастырь – первая обитель, построенная на Руси после Смутного времени. Пришедший в полный упадок при большевиках монастырь пережил непростые времена и тогда, когда царь Алексей Михайлович отодвинул от себя Патриарха Никона, которому эти места были пожалованы в личное владение. Русская история действительно непроста... Ну, а в рамках нынешнего "Валдая" этот монастырь стал местом удивительной сессии, где, в частности, прозвучала такая мысль: русскому православному иной раз проще вести диалог с мусульманином и иудеем, чем с протестантом-либералом. Что ж, вот и проверим, какая у нас терпимость. Итак, дорогие наши консерваторы и либералы, слушайте друг друга.

"Русский православный человек с протестантом, в принципе, на темы веры, Бога и отношения к искусству не общается", — убеждена Ирина Хакамада член Совета при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека.

Брилев: Речь шла о социальных вопросах, в том числе.

Хакамада: Если говорить о социальных вопросах, то на подсознательном уровне это союзники, потому что русский человек ходит в православную церковь чаще всего, чтобы попросить денег: чтобы бизнес был успешный, поверьте мне. Мне даже врачи стоматологи это говорили: "Ира, сходи в церковь!"

"Мы прожили с иудеями как минимум двести с лишним лет, с мусульманами – чуть ли не с момента зарождения мусульманства, а с либералами, прости Господи, мы живем четверть века, а то и меньше. И на протяжении всей этой четверти века либералы устраивают нам такое… На фоне такого татаро-монгольское иго кажется детским праздником", — сетует Михаил Делягин, основатель и директор Института проблем глобализации.

Вопрос к писателю Александру Проханову, главному редактору газеты ''Завтра'': Согласны ли вы с митрополитом Илларионом, который сказал, что русскому православному человеку проще общаться с мусульманином и с иудеем, чем с либералом-протестантом? Неужели все так запущено?

Проханов: В общем, да. Потому что глубинно ортодоксальные верования, к числу которых относится ортодоксальное православие, оперируют все примерно одними и теми же ценностями. Одна и та же модель мира: единобожие иудейское, христианское и мусульманское они все построены на вот этих Моисеевых скрижалях…

Брилев: Но у протестантов-то тоже единобожие.

Проханов: Протестанты сами получились, потому что возникла секулярная очень мощная тенденция. И отсекла от католичества очень многие элементы традиционно христианства.

Брилев: Да, но, минимум, католиков тогда не исключаем из клуба друзей?

Проханов: Во всяком случае за Илларионом и нашим Патриархом числятся такие глубинные симпатии к римскому престолу. Хотя и тот, и другой очень осторожно высказываются по поводу свиданий и встреч. Но такие встречи, я знаю, планируются. И рано или поздно они должны состояться.

"Я позволю себе не согласиться с митрополитом, которого я искренне уважаю. Русскому православному человеку, дельному, творческому, любящему семью, любящему работу, труд, весьма легко общаться с протестантом. Тем более в русском православном движении есть свои протестанты, это старообрядцы, и они фантастически успешны", — считает Сергей Караганов, почетный председатель президиума Совета по внешней и оборонной политике.

"Facebook, смартфоны, планшеты, открытые границы... Мир кардинально изменился. Любые религии – я тут специально не называю – не могут стоять на месте, они не могут не реагировать на эти изменения. Поэтому если общество и мир будут уходить вперед, а церкви останутся в прошлом, то они потеряют поддержку. Поэтому я, например, — за то, что должны быть реформы не только в экономике, не только в обществе, но и в Церкви тоже", — поясняет свою позицию Владимир Рыжков, профессор ВШЭ, сопредседатель партии ''Республиканская партия России — Парнас''.

Брилев: Трезво! Что ж, и нашим либералам, и нашим консерваторам никак не откажешь в навыках иной раз даже такого игривого интеллектуального жонглирования — хотя, конечно, слушать друг друга им действительно часто еще только предстоит научиться. Но вот вы знаете, что еще интересно? Конечно, смешно было бы говорить о том, что приехавшие на Валдай гости с Запада, здесь "перековались". Но они склонны были поразмышлять. Потому что иные русские мысли и шутки — может, для "западников" и слишком смелы, но и дискуссия о тех же гомосексуалистах (точнее о защите традиционной семьи) здесь — не скована политкорректностью. Вот давайте теперь и послушаем оказавшихся на русской земле граждан вроде как исключительно либеральных США и государств ЕС.

"Я сам протестант и в курсе, что в моей Церкви сейчас наметились довольно либеральные тенденции. Но и у нас это вызывает много споров", — признает Ганс Фридрих фон Плетц, посол Германии в НАТО (1989-1993), Британии (1999-2002), России (2002-2005).

"Толерантность — то, о чем забывать нельзя. Мы живем на Западе и занимаем более либеральную позицию. Но я, кстати, — христианский демократ, и я хорошо понимаю скептицизм, который выразил митрополит Иларион", — говорит Вольфганг Шюссель федеральный канцлер Австрии в 2000-2007 годах.

"Несколько недель назад я написала статью в Wall Street Journal об отмене российско-американской встречи, — рассказывает профессор Джорджтаунского университета Анжела Стент, в 2004-2006 годах – сотрудник Национального разведывательного совета США. – В ней я отметила некоторые, на мой взгляд, несуразности недавно принятых в России законов. Например, о гомосексуальной пропаганде. И вдруг посыпался целый ворох комментариев, в которых люди писали, что русские — правы, что поддерживают и сохраняют традиционные нормы и ценности; в то время как Запад, в частности США, встал на очень опасный путь".

Брилев: Это вас удивляет?

Стент: Теперь, после того, как я немного подумала — нет. В начале — да, немного. Но теперь я понимаю. Сейчас много говорят о том, что, если мы принимаем какие-то законы у себя в стране, это совсем не значит, что в тех же Соединенных Штатах найдется достаточно людей, не согласных с ними.

Брилев: Вы говорите как русофил!

Стент: На самом деле я придерживаюсь более либеральных взглядов, но хорошо понимаю, почему люди думают так.

Брилев: Имея в виду ваше резюме, я удивлен еще больше.

Продолжим теперь опрос гостей "Валдая". И сейчас сконцентрируемся на гражданах стран-постоянных членов Совбеза ООН, и особенно — на китайцах и на еще недавно незыблемом англо-американском альянсе. Так означает ли договоренность Путина и Обамы по Сирии на полях "двадцатки", скрепленная ровно неделю назад Лавровым и Керри в Женеве, наступление новой геополитической реальности?

"Это правильный шаг в сторону решения проблем, причем не только в Сирии. В современном мире очень много "болевых точек" помимо этой. Так что я думаю, это — хороший знак, что такие мощные геополитические силы, как Россия и США, работают вместе, мы давно по этому скучали", — говорит Вольфганг Шюссель.

Брилев: Прямо вот так и скучали? Серьезно?

Шюссель: Да, и я думаю, что это — хороший знак.

"Времена изменились после российской инициативы, и мы надеемся на то, что это изменение было в пользу не только Ближнего Востока и народов, которые там живут и которые страдают очень сильно, но и для всего мира", — рассуждает Амро Абд эль-Хамид, ведущий новостей Sky News Arabia в Aбу-Даби, ОАЭ. 

"Для меня это соглашение обозначило новую ступень развития российской дипломатии. Впервые за последние 20 лет Россия взяла инициативу в свои руки, очень положительную инициативу, тем самым очень выручив Соединенные Штаты в момент, когда президент США находился в крайне затруднительном положении. Путин помог ему найти выход", — убеждена Анжела Стент.

"Война в Сирии была просто кошмаром без всякой логики. Когда вмешиваешься в такое извне, невозможно стабилизировать ситуацию. Поэтому мы двигались в направлении неизвестной и непонятной войны. Начать диалог было важным шагом", — считает Романо Проди, премьер-министр Италии в 1996 – 1998 и 2006 – 2008 годах, президент Еврокомиссии с 1999 по 2004 годы.

"Это явно завершение периода неопределенности, который был в международных делах после 91-го года, это явно завершение периода, когда успешная дипломатия означала победу над партнерами. Это начало периода, когда дипломатия — это компромисс", — уверен Тимофей Бордачев, директор Центра комплексных европейских и международных исследований.

"Если это удастся, то это будет самый значимый проект в этой сфере с тех пор, когда вместе из Белоруссии, Украины и Казахстана советские ядерные ракеты вывели в Россию в начале 90-х", — говорит Самуэль Чарап, старший научный сотрудник российской и евразийской программы Международного института стратегических исследований.

"Это действительно очень хорошая идея, мы поддерживаем. Но от этого сразу менять мир трудно, не получится", — рассуждает Шэн Шилян, главный научный сотрудник центра по изучению мировых проблем агентства ''Синьхуа''.

Брилев: То есть мир идет к американо-китайскому меридиану?

Шэн Шилян: Нет, нет, это решительно. Россия имеет гораздо больше дипломатических сил, решимости разрешить мировую проблему. Гораздо больше, чем Китай. Китай пока еще не очень зрелый игрок на внешнеполитической арене.

"Это — то, что желают все страны региона, — говорит Мехди Санаи, директор иранского Института по изучению Евразии. — Включая те, которые, конечно, со своими нереальными характерами и желаниями (желаниями изменений в Сирии) идут к просто непонятным процессам в регионе, потому что…"

Брилев: Это вы про Иран или про Саудовскую Аравию?

Санаи: Ну, конечно, Саудовская Аравия, Турция. Мы надеемся, что они тоже реально подходят к этому.

"Британия отстранилась от сирийской темы. Но тем не менее в ваших глазах как российско-американское соглашение выглядит в Женеве?" – вопрос к Джеймсу Шерру, научный сотрудник программы по России и Евразии Британского королевского института международных отношений.

Шерр: Я думаю, что с самого начала на Западе воспринимали этот кризис до этого года исключительно через призму человеческого права. Допустили ошибочно, что режим Асада разваливается, не учитывали и не сформулировали график стратегического приоритета. И сейчас, когда они это осознали, когда предлоги были ошибочны, это дало России свой удобный момент.

"Был русский момент. Этот момент начался и явно, что это теперь показывает, что без России международные отношения как-то не действуют. По-моему, это — новый момент и очень важный", — говорит Элен Каррер д'Анкос, постоянный секретарь Французской академии, иностранный член Российской академии наук.

"Мир изменился. Америка больше не может управлять так, как раньше. Наступает какой-то новый период — вот это да, новая геополитическая реакция", — высказывает мнение Федор Лукьянов, председатель президиума Совета по внешней и оборонной политике, главный редактор журнала ''Россия в глобальной политике''.

Брилев: И это шанс для России?

Лукьянов: Это шанс для России. Но это огромный риск.

Брилев: Но почему же тогда речь идет и о рисках срыва этих договоренностей? Почему у берегов Сирии – и российские десантные корабли? Представим теперь слово не то чтобы пессимистам, но людям, также хорошо информированным.

"Очень хороший вопрос по поводу новых реалий и того, что будет. Я не знаю, но у меня такое ощущение, что возникли предпосылки для того, чтобы что-то начало, наконец, меняться", — говорит Алексей Малашенко сопредседатель программы 'Межнациональные отношения в России и СНГ'', член научного совета Московского центра Карнеги.

Брилев: Что же?

Малашенко: Тот мировой порядок, который был, который не понятно, есть или нет. Тот порядок, который был, он устарел, простите меня, он морально устарел и физически устарел. И, видимо, был необходим какой-то повод, чтобы он начал куда-то двигаться, эволюционировать. Потому что, в последние годы он просто разваливался и, в общем, развалился.

"Проблема заключается в том, что вот возрождение российской дипломатии воспринимается достаточно негативно многими кругами на Западе. Россию не рассматривали уже как игрока первой лиги, считали, что она давным-давно спустилась во вторую или даже третью лигу, и поэтому многих это, я бы сказал бы, удивило, и утруждает", — рассуждает старший советник президента Германо-российской внешнеторговой палаты Александр Рар.

"На чьей стороне больше опасности вы видите в этой связи: в ближневосточной оппозиции в широком смысле, в Америке, в России?" – вопрос к Дмитрию Саймсу, президенту Центра Никсона, издателю журнала National Interest.

Саймс: Я думаю, что это такая очень сложная динамика. Есть оппозиция в Сирии, которая в отчаянии, потому что они хотели свержения Асада, и любая легитимизация Асада со стороны Запада для них абсолютно неприемлема. Есть в Америке круги, которые не хотели, может быть, нападать на Сирию, но которые абсолютно не хотят каких-то договоренностей с Москвой и не хотят позволить Обаме набирать очки. Но мне кажется, что есть и достаточно людей в Москве, которым тоже хочется занять сверхпатриотическую позицию и не идти на компромиссы и уступки.

"Не кажется ли вам, что после того, как Россия и Америка смогли заключить соглашение в Женеве по Сирии, мы оказываемся в известной степени новым, в новых, а, может быть, в хорошо забытых старых геополитических реалиях?" – вопрос к писателю Александру Проханову.

Проханов: Мне кажется, нет. Во-первых, это соглашение — временное. Оно не скреплено стратегией. Стратегия Запада — по-прежнему экспансионистская. Стратегия России – по-прежнему отстаивание своих интересов в тех местах, откуда мы были выдавлены с 91-го года. Такой зоной является Средняя Азия, в частности. Угроза, угроза вторжения в Среднюю Азию вот этих хорошо вооруженных, блестяще воюющих банд исламских экстремистов — это смертельная для России угроза. Смертельная! Потому что как бы ни кончился сирийский конфликт, все равно эти люди пойдут назад. Они пойдут через Турцию, Среднюю Азию, на Кавказ, Дагестан и в Поволжье. То есть, нас ждут еще великие потрясения. Как бы ни кончился этот конфликт.