Новый главреж драмы Цнобиладзе: "Такого не было в истории театра никогда"

Георгий Цнобиладзе планирует вывести артистов на улицу, оживить театральное кафе и ставить спектакли для разной аудитории.

Он учился на экономиста, но стал актером и режиссером. Работал в разных театрах России и мира, а летом этого года стал главным режиссером краевого театра драмы им. В.М. Шукшина. Георгий Цнобиладзе пока не раскрывает свои творческие планы, говорит, что нужно присмотреться к труппе, понять отношения артистов и зрителей. Он считает, что в театре нужно ставить современную литературу, но при этом и не отказываться от классики. Сейчас ставит шекспировского "Короля Лира", где главную роль будет играть старейший актер драмы Георгий Обухов. Еще новый руководитель театра драмы собирается приглашать для работы других режиссеров-постановщиков, потому что не боится конкуренции и считает, что театр не должен застаиваться. Об этом и многом другом amic.ru и Дмитрий Негреев поговорили с главным режиссером Алтайского театра драмы Георгием Теймуразовичем.

Кто такой Георгий Цнобиладзе?
Георгий Теймуразович Цнобиладзе родился 22 июня 1980 года в Ленинграде. В 2002 году окончил экономический факультет Санкт-Петербургского государственного университета. В 2007-м – Санкт-Петербургскую академию театрального искусства (класс Льва Додина). Служил актером Малого драматического театра – Театра Европы. Работал главным режиссером театров в Набережных Челнах и Саратове. В 2020 году принимал участие в творческой лаборатории Театра наций, которая проводилась на базе Алтайского краевого театра драмы им. В.М. Шукшина. В рамках лаборатории представил спектакль-эскиз по пьесе Ксении Драгунской "Дождись дождя". Ставил спектакли в Бийском драматическом театре.

"После Петербурга Париж – единственное место, где я готов жить"

– Мне сказали, что вы уезжали за пожитками в Санкт-Петербург. Правда?

– Я не занимаюсь такими вещами. Я ездил на лабораторию "Театра наций" и на фестиваль "Реальный театр" в Екатеринбург.

– Каково жить вот так, как вы, на перекладных?

– Я привык, честно говоря. Какое-то время поначалу было тяжело, потому что я очень люблю Петербург. Мне нравилось уезжать на неделю, было отлично. Когда на месяц-полтора – начинало надоедать. Когда я еще был в театре артистом, было единственное место, которое мне не надоедало – Париж. Я решил, что после Петербурга Париж – единственное место, где я готов жить.

Потом количество этих городов чуть-чуть увеличилось. Постепенно я привык. Раньше, когда я возвращался в Петербург, садился в машину в Пулково, ехал, и мне уже было хорошо. Едешь, какой-то дождина идет обычно, и прекрасно. Но сейчас это ощущение ушло. Я все равно приезжаю в Петербург как домой, но нет ощущения чего-то большего.

– Барнаул – это какой по счету город, в котором вы будете жить?

– Смотря сколько жить. Может быть, третий или четвертый. Я в Саратове жил, в Набережных Челнах. Хотя в основном я жил в Петербурге. А если брать города, в которые я заезжал пожить на несколько недель и больше, то это где-то от 50 театров. В основном в России, но как актер я объездил всю Европу, как режиссер – работал в Вашингтоне, в Милане, в Бухаресте.

"Пока ты с артистом не поработаешь, ты не распознаешь, какой он"

– Как вы оцениваете состояние театра и труппы, которые вы приняли?

– Состояние театра, мне кажется, очень хорошее. В целом мне все очень нравится. Но если серьезно, мы говорили об этом с Любовью Михайловной (Любовь Березина, директор краевого театра драмы им. В.М. Шукшина, – прим. ред.), по моим ощущениям, нужен где-то год, чтобы разобраться. Нужен сезон, чтобы не просто понять, как пройти на сцену со служебного входа, а какие есть проблемы: как освещена сцена, как работает плунжерная система (системы подвеса оборудования и декораций, – прим. ред.), насколько мне мешает то, что на сцене хранится часть декораций. Это наша внутренняя кухня.

Так же и с артистами. У меня есть первое о них впечатление, но мое мнение – пока ты с артистом не поработаешь, ты не распознаешь, какой он. А иногда и одного раза немножко не хватает. У меня первое впечатление об артистах очень хорошее, мы познакомились еще на лаборатории "Театра наций", я делал эскиз "Дождись дождя" (по пьесе Ксении Драгунской, – прим. ред.). Очень хорошее было ощущение от артистов. И это главное, наверное, в выборе театра. Но и сам театр ухоженный, любимый, чистый.

– Уже видите, что нужно изменить, подтянуть, хотя бы на первый взгляд?

– В театре всегда есть что улучшать, в этом и суть театра. Это в кино ты создал какой-то идеал, снял его и оставил в вечности. А театр – это процесс постоянного улучшения, постоянного копания.

"В легкие жанры мы не идем, что тоже замечательно"

– Сейчас вы главный режиссер. Как считаете, какой должен быть репертуар театра?

– Мне в целом нравится репертуар. Мне нравится, что здесь большое количество современной литературы ставится. "Облако-рай" (спектакль Галины Зальцман по повести Георгия Николаева "Звездный час по местному времени", – прим. ред.), последняя премьера, современная.

– Вам, кстати, понравилось?

– Вы мне задаете вопрос, на который я не могу ответить нет. Конечно понравилось. Галя (Зальцман, – прим. ред.) очень хороший режиссер, я с большим интересом посмотрел, приходите. Я посмотрел "Авиатор" – Водолазкин, "Интуиция" – Цыпкин. Все современные авторы. У нас в репертуаре нет легких, искрящихся комедий, легкого театрального жанра. Рэя Куни (английский драматург и актер; его величайшим успехом стала пьеса "Слишком женатый таксист", – прим. ред.) у нас нет пьес, Камолетти (французский писатель, драматург и режиссер швейцарского происхождения, известный своими водевилями, – прим. ред.) – главных театральных хитов. В легкие жанры мы не идем, что тоже замечательно. Это важный момент, мне хочется, чтобы он при мне остался.

Театр – это зеркало. И мы должны отражать время, в котором мы живем. Всегда так было. Это веяние последних 20 лет, что театр должен показывать классику. Такого не было в истории театра никогда. Если мы возьмем греческий театр, греки написали – греки сыграли. Шекспировский театр: Шекспир написал – Шекспир сыграл. Если вы возьмете афишу любого советского театра, половина репертуара – современная пьеса.

Я не говорю, что нельзя ставить Шекспира, я сам сейчас ставлю Шекспира. Но даже в советское время театры боролись, чтобы первым сыграть Розова, первыми сыграть Петрушевскую. Это замечательно! Это должно остаться. Только сейчас, последние 20-30 лет, появилось такое представление, что театр должен играть только классику. И есть театры, где нет ни одной современной пьесы. Есть театры, которые играют только современное. Мне кажется, половину репертуара должна занимать современная драматургия, половину – классика.

В регионах театры чуть больше, чем просто театры. Зачастую вокруг театров формируется культурная среда и культурная жизнь. Убежден, что театр не должен ограничиваться только стационарными спектаклями на большой сцене. Нужно искать новые формы театра, формы взаимодействия с другими видами искусства – с живописью, с поэзией, с музыкой. У нас есть читки – "Время Ч", у нас есть реплики, где есть обсуждение спектаклей, у нас есть театральное кафе, которым мы будем заниматься. Вот-вот мы откроем новый проект – променад-театр, где мы будем уже вне стен театра что-то придумывать.

Театр должен забирать все культурное пространство, раз на него никто не претендует.

"Мы можем немножко диверсифицировать наш театральный портфель"

– Что бы вы хотели поставить? У вас есть свой план?

– У нас, конечно, есть планы на год – на два. Но я хочу еще смотреть, разбираться. Я посмотрел большинство спектаклей на видео. Мне хочется посмотреть их в зрительном зале, чтобы понять, как зритель смотрит, что понимает, что не понимает, где смеется, где не смеется, что пользуется популярностью, что не пользуется популярностью. Мне хочется не головой, а каким-то другим органом понять отношения театра и зрителя.

Сейчас мы понимаем, что у нас будет происходить в 2024 году, и начинаем обдумывать 2025 год. Поскольку мы практически монополисты, мы вынуждены играть для всех зрителей, а зрители очень разные. В одном театре режиссер, которого я очень хорошо знаю, выпустил спектакль. Зрители пишут: "Браво!", "Браво!", "Браво!". А следующий пост в соцсетях: "Жалею о потраченном времени". Понимаете, насколько идет разброс зрительской оценки? Либо мы должны выбирать наше лицо, и остальные должны подстраиваться, либо зритель к нам ходит, которому нравится, либо зритель к нам не ходит. Либо, как мне кажется, мы можем немножко диверсифицировать наш театральный портфель, внутри театра в разных формах работать для разного зрителя.

"Театр не должен застаиваться"

– Вы будете приглашать других режиссеров?

– Да, конечно.

– Какое, на ваш взгляд, должно быть соотношение между вами, как режиссером-постановщиком, и приглашенными режиссерами?

– Это важный момент. Я знаю, что в некоторых театрах возникают проблемы с руководством, оно говорит: "У вас есть режиссер, почему вы приглашаете других режиссеров?" Но театр не должен застаиваться, и опыт показывает, что большинство (не все) театров, где ставит только главный режиссер, не высокого уровня. Мне важно приглашать, и я ищу режиссеров, веду переговоры, уже с кем-то договорился.

Соотношение… Давайте скажем 50 на 50. Когда театр совсем авторский, когда большой мастер им руководит, там идет чуть больше постановок этого режиссера и чуть меньше премьер.

– Как идет работа над "Королем Лиром"?

– Очень тяжело, очень сложно. Мы очень давно начали, с Георгием Тихоновичем Обуховым (ведущий мастер сцены, народный артист России, почетный гражданин Барнаула, – прим. ред.), который будет играть Лира, встречаемся с лета. Общаемся, он мне рассказывает, я ему рассказываю, читаем. Сложно, потому что театр живет своей жизнью параллельной. Мы играем спектакли каждый день, мы их репетируем. Есть наша внутренняя кухня – где-то артист ушел, где-то артист заболел, нужно что-то уточнить, подправить.

"Да будь оно проклято, возьми нормальную пьесу, где все за тебя написали!"

– Я читал, что вы предпочитаете работать не с пьесами, а делать инсценировки прозы. Почему?

– Это и правда, и неправда. Правда в том, что последние несколько лет я почти все время ставлю прозу. Как это вышло, не знаю, это я делал не специально. Все время себе говорю: да будь оно проклято, возьми нормальную пьесу, где все за тебя написали!

Тянет на прозу, наверное, потому, что ты ищешь что-то новое. Проза дает больше простора сочинению. Там меньше подсказок, ты сочиняешь сюжет, выбираешь героев, каких добавить, каких убрать. С точки зрения работы, наверное, проза немножко интереснее, потому что больше простора. Недаром же во времена Шекспира, которого я сейчас ставлю, драматургия не считалась литературой вообще. И Шекспир не публиковал свои пьесы до определенного времени.

"Всегда хочется репетировать в формате "что"

– Как вы строите отношения с актерами? Вы партнер или вы генеральный директор труппы?

– В момент репетиции, наверное, удобнее, когда мы партнеры, потому что театр – это коллективный продукт. Режиссер что-то придумал, что-то – художник, приехал художник по свету – поменялся спектакль. Спектакль с одним артистом и с другим – уже два разных спектакля. Каждый артист все-таки имеет свою индивидуальность и может что-то привнести или не привнести. И в идеальном мире, конечно, мы сочиняем спектакль все вместе. Я лишь это все собираю и выступаю каким-то цензором, который говорит что оставить, а что убрать.

Так получается не всегда, только когда с артистами складываются отношения, когда мы с ними вместе сочиняем. И тогда ты с ними говоришь немножко на другом уровне. Ты им говоришь, про что надо сыграть, а не как надо сыграть. Разница принципиальная. И если удается говорить про что, то это счастье. Но бывает, что приходится говорить как. Во время выпуска приходится говорить как, когда уже выстраиваются точно мизансцены, свет, и ты говоришь: вот ты вышел отсюда, здесь встал, потом сделал два шага, потом подпрыгнул. Но в начале всегда хочется репетировать в формате "что".

У меня был совершенно замечательный опыт в Италии. Мы день говорили про Россию, про Италию, а потом я сказал артистам: давайте завтра попробуем сыграть как можем, от начала до конца. Они не учили ничего, а только читали, и посмотрели на меня очень странными глазами. А на следующий день пришли, и мы сыграли от начала до конца. Они совершенно не знали текст, импровизировали, где-то останавливались, где-то перепутали сцены. Разговаривали по-итальянски, но я понимал.

– Какие языки вы знаете?

– Надеюсь, русский. (Улыбается.) Я немножко владею английским, когда-то учил немецкий. Старался учить языки стран, в которые ездил, немножко учил французский и итальянский.

"Она собака, она не понимает"

– Знаменитый режиссер Юрий Любимов говорил: "Артисты – это безобразники, и рассуждения их на 99,9% глупы". Вы согласны с этим?

– Я сейчас вам скажу да, и как мне потом к ним идти? (Смеется.) Артисты – это дети. Когда твой ребенок маленький что-то не то сделал, ты можешь ему объяснить, можешь его поругать, но нельзя этому удивляться. Это как ругаться на собаку за то, что она уронила миску. Она собака, она не понимает.

Артист – ребенок, это прекрасно. У него другая эмоциональность, у него другая степень наивности, без этого он не сможет выходить на сцену. Соответственно, за этим стоят и определенные минусы. Но я не могу сказать, что артисты глупые. Есть артисты действительно не очень умные, просто одаренные природой какой-то чувствительностью. Но есть и артисты очень умные, очень образованные, начитанные. Не случайно иногда они становятся президентами, как Рональд Рейган.

"Я всегда не любил театр"

– Что вас, экономиста по образованию, привело в театр?

– Случайность. Я всегда не любил театр, мне казалось, что это скучно. А когда учился в университете, знакомый уговорил пойти в театральную студию. "Я буду великим режиссером, а ты будешь моим артистом", – сказал он. Мы пришли поступать, я вышел, прочитал рассказ Набокова, а он побоялся и не вышел. Меня взяли, потому что была нехватка мальчиков. Сначала мне не нравилось, а потом втянулся. Я занимался там четыре года и поступил ко Льву Додину в лучшую театральную мастерскую, которая только может быть. И с тех пор театр занимает всю мою жизнь.

"Сейчас у меня период увлечения шекспировским театром"

– У вас есть какие-нибудь увлечения, кроме театра?

– Я, например, играю в шахматы, я кандидат в мастера спорта. Могу прийти в любой сад, где играют дедушки на деньги, и не уйти без штанов. Меня тут недавно чуть не забанили. Я записался в какой-то онлайн-чемпионат Алтайского края по шахматам, начал играть и обыграл какого-то чемпиона. И он меня чуть не забанил, долго выяснял, кто я такой, я же из Петербурга. Я говорю: я из театра, я теперь ваш главный режиссер, не удаляйте! (Смеется.) Но не всегда получается играть – много работы.

Я вообще очень увлекающийся человек. Очень люблю живопись. Сейчас чуть меньше, но раньше, когда много ездил с театром, точно помню, в Париже в выходной день все ехали в "Диснейленд", а я шел в Лувр.

Сейчас у меня период увлечения шекспировским театром, все свободное время слушаю лекции по Шекспиру. Начнем искать произведение из русской классики, я увлекусь русской классикой.

"Фамилия обязывает"

– Расскажите о ваших грузинских корнях.

– У меня фамилия обязывает, но, в общем, я всегда считал себя петербуржцем. Если меня спросить, где моя родина, я скажу: Петербург. Я всегда жил с мамой, она Меньшикова. С папой мы почти не жили, поэтому с этой линией я не контактировал особо. Языком, к сожалению, не владею, но немножко интересуюсь, когда ставлю грузинские тексты.

– Но у вас есть какие-то чисто национальные привязанности? Грузинская кухня, например.

– Я люблю мясо. Я люблю спорт. Я люблю горы. Но, наверное, я петербуржец. Только фамилия выдает. Ну и эмоциональность, наверное, повышенная, театральная. Наверное, помогает.

Ранее прима Алтайского государственного музыкального театра Виктория Гальцева рассказала amic.ru, как вместо Лондона приехала в Барнаул и не пожалела, как варит кубанский борщ, воспитывает троих детей и мечтает сыграть Кармен.

"Я научилась прощать". Актриса драмтеатра Лена Кегелева о глыбах алтайской сцены

Одна из ведущих актрис драматического театра рассказала, как играла Бабу-Ягу, полюбила кукол и объяснила, зачем артистам поводырь

НОВОСТИКультура